Ты видишь, как я весело живу
У горлинкой воркующего моря,
Как весело. / О будущем не споря.
Чужие сны я вижу наяву,
Посыпанные едкой солью горя
Чужого, чуждого.
Чудовищны ― чужбины,
Эгоцентричные вращения турбины
Пустых сердец,
Сиянье раковин, узоры тины,
Лучистых облаков ликующий венец
И горизонт с афишею рубинной:
Закат. Конец.
В сомнамбулической, подветренной тоске
Тоска. (А может быть, вернее, скука.)
Танцует босоножкой на песке
Пеннорожденная разлучница-разлука,
И кораблекрушения волна
Выносит заумь гибели со дна.
Беда-водоворот. Беда-победа.
За мраморным плечом обломано крыло
Чужого бреда.
Да, как назло
Тебе не повезло.
И все-таки не надо плакать, Леда.
О чем печалиться? О чем, о чем
Под леопардовой расцветкой пледа?
Взгляни ― звездой обманной у воды
Блестит кусок слюды ―
Звезда песочная, звезда воспоминаний,
Семирамидины сады,
Пласты слезо-серебряной руды
Страданий.
Ложится время дуновеньем пыли
На праздничные льды
Заморской были.
Ну, кто же спорит! Жили-были,
То тускловато, то светло,
На свадьбах пировали, ели-пили
И по усам текло.
Но кончилось. Прошло, прошло,
Забвением роскошно поросло.
Все корабли отчалили, отплыли
К пределам огнедышащей земли,
На дно отчаянья навеки отошли.
О, нежностью сводящая с ума
Мимозоструйная весна-зима!
Со дна всплывает лунная ундина
В соленый хрупкий лед девической любви.
― Не прикасайся к сердцу. Не зови
Сомнений песней лебединой.
В самоубийственной крови
Чужих страстей, чужого сна,
Не слушая, не понимая
Чужого маятника маяния,
Я чутко сплю, не достигая
Двойного дна
Отчаяния.