К РУССКОМУ БАВИЮ
ОБ ИСТИННОМ ПОЭТЕ
О ты, дерзающий судьбе наперекор
До старости писать стихами сущий вздор,
Ковач нелепых слов и оборотов странных,
За деньги славимый в газетах иностранных,
Наш Бавий! за перо берусь я для тебя!
Опомнись! Пощади и ближних и себя!
Познай, что все твои посланья, притчи, оды,
Сатиры, мелочи и даже переводы,
С тех пор как рифмачи здесь стали не в чести,
Лишь могут на тебя бесславье навести,
Лишь могут на весах правдивыя Фемиды
Поставить наравне с отцом «Тилемахиды»!
Тот жалкий человек, кто ссорится с судьбой!
Так! истинный поэт не сходствует с тобой:
Он просто, без хлопот, собою нас пленяет;
На нем с рождения печать небес сияет,
Ему наставник ― бог, природа ― образец,
Он мудр и всемогущ ― он сам другой творец.
Как сладостно внимать его восторгам лирным,
Когда он, пред царем преклоньшися всемирным,
Приносит от души чистейший фимиам,
Дивится благостям, дивится чудесам
И вновь о благостях ко смертным умоляет!
Тогда он божество в самом себе являет!..
Иль, взоры обратив на сей подлунный свет,
Поет природу нам! Он всюду зрит предмет,
Воспламеняющий его ко песнопенью, ―
Все силы придает восторгу, вдохновенью!
Вид гор, полей, лесов, небесная лазурь,
Треск грома, молний блеск, свист ветров, ужас бурь!
Он, мыслью возносясь, тогда эфиром дышит
И видимое здесь небесной кистью пишет.
Но мир сей мал ему! превыше он парит, ―
Он в сонме ангелов себя мгновенно зрит;
Ему открыто всё, он все проникнул тайны.
Постиг деяния, для смертных чрезвычайны,
Узнал протекшее с рождения времен
И что назначено для будущих племен, ―
Тогда, познаньем дел творца обогащенный,
Возвысив громкий глас ― пророческий, священный,
Вливает в души огнь, божественный восторг!
Иль вдруг ― преносит нас в волшебный свой чертог,
Куда сопутствует ему воображенье,
Творений выспренних душа и украшенье.
Там вымысл царствует, там произвол ― закон.
Здесь в действиях своих поэт не зрит препон,
Ему возможно всё. По сей обширной власти
Он вид и существо дает пороку, страсти,
И добродетели дает приличный вид,
Он фурий и богов и милых нимф творит
И управляет их деяньями всевластно!
Ты, Бавий, не таков! Ты мучишься напрасно,
Желая заменить трудом небесный дар.
Приходишь не в восторг, в какой-то жалкий жар
И, в нем беснуяся, уродов порождаешь,
Которых с радостью на белый свет пускаешь.
Несчастный мученик! ты сколько ни пиши,
Стихи без гения ― как тело без души,
Одних нахлебников твоих они пленяют,
И те перед тобой украдкою зевают,
Смеются за глаза; а в лавках… твой портрет
Наслушался, какой дают тебе совет,
О Бавий! Но позволь теперь с тобой проститься
И к настоящему поэту обратиться.
Сей благодатный сын благих к нему небес,
Что мыслью за предел вещей себя вознес
И с нами в дружеском быть хочет сообщеньи,
Печется иногда о нашем просвещеньи.
То, философии храпя святой закон,
Поет нам как Орфей и мыслит как Платон;
Ему покорены душа, и ум, и чувства!
То правила дает науки иль искусства;
И тут, приятности стараясь не лишать,
Цветами терние он любит украшать:
Он знает ― лишь тебе урок сей неизвестен, ―
Что с мудростью одной не может быть прелестен,
Что страшен и смешон угрюмый педагог
И что важней всего приятный, плавный слог.
Иль, свиток древности очами пробегая,
Отличных доблестью героев избирая,
Потомству их дела со славой предает,
И слава их ― его к бессмертию ведет!
(Вергилий меньше ли теперь Энея славен?)
В сих повестях поэт всегда предмету равен:
О битвах ли гласит ― тогда от громких струн
Оружий слышен звук и медных жерл перун!
Любовь ли воспоет ― сердец очарованье, ―
Нам слышатся тогда и вздохи и стенанье!
Вот свойства главные, вот истинный поэт,
Которого читать и славить будет свет!
Ты, Бавий, смолода на все статьи пустился,
Отважился, дерзнул, запел и ― осрамился.
О жалкий человек! Имел ли ты друзей,
Могущих объявить о странности твоей,
Могущих ласкою, угрозой иль советом
Не дать тебе прослыть за шута перед светом?
Нет, верно, не имел! Но ум тебе был дан;
Ты мог бы сделаться почтен от сограждан
Без притчей и без од!
Взманил тебя лукавый!
Ты ими захотел знакомиться со славой ―
И тотчас все шесты и полки в кладовых,
Скрыпя, погнулися под тяжестию их,
Все лавки, лавочки, прилавки и окошки,
Мешки разносчиков, на площадях рогожки
Твоей прилежности наполнились плодом,
Который стал покрыт и пылью и стыдом.
Ты скажешь, может быть: какие в том напасти,
Что так я предаюсь моей стиховной страсти
И отдавать люблю в печать мои труды?
Конечно. Бавий, кет великой в том беды:
Закон, правительство не терпят потрясенья,
Но посрамляется век вкуса, просвещенья!
К тому ж, какой пример поэтам молодым?
Иной нечаянно пойдет путем твоим, ―
Не об изящности захочет он стараться,
Захочет книг числом с тобою поравняться,
Прибегнет наконец к издателям газет ―
В минуту аксиос ― и новый наш поэт,
Дивяся легонькой к бессмертию дороге,
С Державиным себя встречает в каталоге
И мыслит не шутя, что равен стал ему!
Он будет целый век не годен ни к чему;
И кто же, как не ты, причиною разврата?
Не ты ли нас лишил полезного собрата?
Ужель не вреден ты? Но мой напрасен труд!
Потомство даст тебе нелицемерный суд:
Потомства не купить ни завтраком, ни балом!
Услышишь приговор перед его зерцалом, ―
И знаешь ли, какой ужасный приговор?..
Ты, Бавий, и тобой произведенный вздор,
Святой поэзии служащий к поношенью,
Вовеки преданы не будете забвенью:
Чтоб именем твоим именовать других,
Похожих на тебя товарищей твоих,
Чтобы стихи в пример галиматьи ходили
И все бы наизусть для смеха их твердили.
Вот слава чем тебя желает увенчать!
Пиши еще, пиши ― и отдавай в печать.
(1816)