Тело опустили в море,
Теплый ветер зашумел,
Странный миф о Командоре
Эту землю облетел.
Мстительное привиденье
Снова жертву стережет,
Сердцу шепчет подозренье,
Нож ревнивцу подает.
*
На сребристом океане
Узкий Ледяной Топор.
На мысу в густом тумане
Снег шипит, трещит костер.
Лосось оплывает мрежи,
Ждет лисицу западня,
Север спит в дохе медвежьей,
Кто-то ходит у огня.
Наклонился, пробуждает
Дремлющего рыбака,
Каменную длань встречает
Сонная его рука.
«Скоро звезды перестанут
Мне дорогу освещать,
Просыпайся, ты обманут…»
«Отвяжись [ебена мать!]»
«Что же, спи, сомненье старит,
Сини очи рыбака,
А жена ему подарит
Черноглазого щенка».
«Полно, Эдит не такая!» ―
И в затылке почесал.
Крепкий воздух рассекая,
Мерзлый парус застучал.
Дует ветер из Севильи
В Ледовитый океан.
Спит любовница в бессилье,
Встал, зевая, Дон Жуан.
На стекле заиндевелом
Разрастается заря,
Полумрак над милым телом,
Память сняла якоря,
И любовник вдохновенный
Прямо в прошлое глядит:
На другом конце вселенной
Море теплое шумит ―
Там волна его качала,
Бездыханного, ― и вот
Снова жизнь, и все сначала,
И любовь в груди растет.
*
«Эдит, ветер завывает,
Эдит, кто-то к нам идет!»
Длань вожатый простирает,
Дверь томительно поет.
Заскрипела половица,
Дышат дегтем сапоги…
«Сударь, стоило трудиться,
Под глазами-то круги».
У кровати два стакана.
«То-то! потчевал вином!» ―
И, взглянув на Дон Жуана,
Замахнулся топором.
Прокричал петух трикраты,
Ветер за окном вздохнул,
Дрогнул каменный вожатый,
В белом утре потонул.
Солнцем залилась лачуга,
Брызнул резвый лай собак,
Посмотрели друг на друга.
Усмехается рыбак:
«Вижу, человек столичный.
Эдит, повезло тебе.
Что же, сударь: дом кирпичный
Не ровня простой избе.
Увози свою голубку!»
Рыжекудрая жена
С пола подбирает юбку,
Плечи рдеют: смущена
Эдит странным приговором,
Мрачен Дон Жуан… Туман.
Над сияющим Босфором
Прожужжал аэроплан.
Гор расколотое чрево,
Океанов темный вой,
Это бомба в Сараево
Разорвала шар земной.
И в пространства мировые,
В ночь с разодранного дна
Льются чудища морские,
Трещина озарена:
Пропадая под морями,
Роковая полоса
Голубыми огоньками
Дразнит темные леса.
*
Не береза ветви клонит ―
Душно, не передохнуть ―
Саблю выронил и стонет
И хватается за грудь.
Под зелеными ветвями
Дни и ночи перед ним
С изумленными глазами
И похожие на дым.
«О, воды, воды, Елена,
Царскосельский соловей».
Но услышит ли Елена?
«Умираю, пожалей!»
В белом платье беглой тенью,
Столько лет и до сих пор.
Вот обрызганный сиренью
Металлический забор.
«Душно, уходи, другая ―
Ольга, жарко на песке».
Загорелая, босая.
Ропщет море вдалеке.
Мелочь лодок просмоленных,
Парус меньше, чем платок;
Ветер, сосен воспаленных
Сплошь дырявый потолок.
Сколько их? но кто услышит
Из покинутых подруг?
Только ветер тронет крыши
Стройных зданий и лачуг.
*
Кто-то рядом пробегает,
И винтовка на весу.
Пламя. Трещина зияет,
Привидение в лесу:
Не отбрасывая тени,
Вдаль протянута рука,
Не сгибаются колени,
Шляпа круглая легка.
К раненому наклонился.
«Кто ты? Не гляди в упор.
Мой клинок переломился,
Падай, падай… Командор…»
Холодно и бело, бело…
Сети мерзлые, весло…
Окровавленное тело
В той лачуге, сквозь стекло.
Кто она? Глаза открыла.
Стонет, падает без сил.
«Ты исчез, она грустила,
И рыбак ее убил».
Раненый уже не бредит.
Пламя по небу. Закат.
Мох шуршит. «Бедняжка Эдит,
Только я не виноват.
Но тебя, о Соглядатай,
Вижу я не первый раз.
Изойди огнем, проклятый!
Даже в этот темный час
Не хочу я сожаленья,
Жил бы только для любви».
Страшен голос привиденья:
«Мы сочтемся ― поживи!»
Петербург ― Берлин
1922 ― 1923
Теплый ветер зашумел,
Странный миф о Командоре
Эту землю облетел.
Мстительное привиденье
Снова жертву стережет,
Сердцу шепчет подозренье,
Нож ревнивцу подает.
*
На сребристом океане
Узкий Ледяной Топор.
На мысу в густом тумане
Снег шипит, трещит костер.
Лосось оплывает мрежи,
Ждет лисицу западня,
Север спит в дохе медвежьей,
Кто-то ходит у огня.
Наклонился, пробуждает
Дремлющего рыбака,
Каменную длань встречает
Сонная его рука.
«Скоро звезды перестанут
Мне дорогу освещать,
Просыпайся, ты обманут…»
«Отвяжись [ебена мать!]»
«Что же, спи, сомненье старит,
Сини очи рыбака,
А жена ему подарит
Черноглазого щенка».
«Полно, Эдит не такая!» ―
И в затылке почесал.
Крепкий воздух рассекая,
Мерзлый парус застучал.
Дует ветер из Севильи
В Ледовитый океан.
Спит любовница в бессилье,
Встал, зевая, Дон Жуан.
На стекле заиндевелом
Разрастается заря,
Полумрак над милым телом,
Память сняла якоря,
И любовник вдохновенный
Прямо в прошлое глядит:
На другом конце вселенной
Море теплое шумит ―
Там волна его качала,
Бездыханного, ― и вот
Снова жизнь, и все сначала,
И любовь в груди растет.
*
«Эдит, ветер завывает,
Эдит, кто-то к нам идет!»
Длань вожатый простирает,
Дверь томительно поет.
Заскрипела половица,
Дышат дегтем сапоги…
«Сударь, стоило трудиться,
Под глазами-то круги».
У кровати два стакана.
«То-то! потчевал вином!» ―
И, взглянув на Дон Жуана,
Замахнулся топором.
Прокричал петух трикраты,
Ветер за окном вздохнул,
Дрогнул каменный вожатый,
В белом утре потонул.
Солнцем залилась лачуга,
Брызнул резвый лай собак,
Посмотрели друг на друга.
Усмехается рыбак:
«Вижу, человек столичный.
Эдит, повезло тебе.
Что же, сударь: дом кирпичный
Не ровня простой избе.
Увози свою голубку!»
Рыжекудрая жена
С пола подбирает юбку,
Плечи рдеют: смущена
Эдит странным приговором,
Мрачен Дон Жуан… Туман.
Над сияющим Босфором
Прожужжал аэроплан.
Гор расколотое чрево,
Океанов темный вой,
Это бомба в Сараево
Разорвала шар земной.
И в пространства мировые,
В ночь с разодранного дна
Льются чудища морские,
Трещина озарена:
Пропадая под морями,
Роковая полоса
Голубыми огоньками
Дразнит темные леса.
*
Не береза ветви клонит ―
Душно, не передохнуть ―
Саблю выронил и стонет
И хватается за грудь.
Под зелеными ветвями
Дни и ночи перед ним
С изумленными глазами
И похожие на дым.
«О, воды, воды, Елена,
Царскосельский соловей».
Но услышит ли Елена?
«Умираю, пожалей!»
В белом платье беглой тенью,
Столько лет и до сих пор.
Вот обрызганный сиренью
Металлический забор.
«Душно, уходи, другая ―
Ольга, жарко на песке».
Загорелая, босая.
Ропщет море вдалеке.
Мелочь лодок просмоленных,
Парус меньше, чем платок;
Ветер, сосен воспаленных
Сплошь дырявый потолок.
Сколько их? но кто услышит
Из покинутых подруг?
Только ветер тронет крыши
Стройных зданий и лачуг.
*
Кто-то рядом пробегает,
И винтовка на весу.
Пламя. Трещина зияет,
Привидение в лесу:
Не отбрасывая тени,
Вдаль протянута рука,
Не сгибаются колени,
Шляпа круглая легка.
К раненому наклонился.
«Кто ты? Не гляди в упор.
Мой клинок переломился,
Падай, падай… Командор…»
Холодно и бело, бело…
Сети мерзлые, весло…
Окровавленное тело
В той лачуге, сквозь стекло.
Кто она? Глаза открыла.
Стонет, падает без сил.
«Ты исчез, она грустила,
И рыбак ее убил».
Раненый уже не бредит.
Пламя по небу. Закат.
Мох шуршит. «Бедняжка Эдит,
Только я не виноват.
Но тебя, о Соглядатай,
Вижу я не первый раз.
Изойди огнем, проклятый!
Даже в этот темный час
Не хочу я сожаленья,
Жил бы только для любви».
Страшен голос привиденья:
«Мы сочтемся ― поживи!»
Петербург ― Берлин
1922 ― 1923
