ДАЧНАЯ ЭЛЕГИЯ
На море дача. Разлитая чача. Мяуча и хрюча,
цокая и громыхая (меняют баллон в гараже?
еж и консервная банка? лопнула статуя?),
ночь козырнула ракетой и сетью цвета зеленки сграбастала воздух.
В результате перестрелки
вертолеты гулкие, как пещеры,
бэтээры и векторные приказы
сразу исчезли,/ лишь провода
торчат из углов, словно рачьи усы… / Он остался один
на стуле (такой же в гробнице Тимура у билетерши),
куда убежишь? ― только в собственный череп, подобно спирту.
От солдат ― коромысла мочи на стенах.
Хлам повсюду. Где утренняя поверка?
Копошится зеленое море в зеленых евгленах,
золотистая корка на гребне волны, как фанерка.
Сила уходит через распахнутые ворота.
Сила уходит, являясь тому, кто зряч,
в виде короны на моментальном фото,
где в молоко угождает теннисный мяч.
На вертикаль соскальзывают щеколды.
Сила уходит… Крики чаек, скрип.
Всюду вечность мелькает, и от этой щекотки
задыхается время и выбранный мною тип.
Когда покидала сила зернышко на столе,
подымался уровень моря и в окнах ― танкеры.
― Вставай, ― он услышал, а снилось, что на осле
он в город въезжает. ― Вставай, занимайся панками!
Он видит шествия многорогие.
Густая обволочь перед ним, не проснуться никак.
Скользят они черепными коробками.
Хохол, как вставленный финак.
Дача. Гордый кот, как намытый прибоем. Акула
рядом. Меж ними ни духа, ни сна.
Вспомни, начальник, как грело мерцанье посула, ―
юность, ватага Катулла, загадка вина!
Можно махнуться любимыми в этом Египте
или заочно для кайфа ― скелетами,
может быть, станет политика гибкой,
но продолжал он указами драться с памфлетами.
Раньше был воздух рук вокруг, хоры с подносами,
с отвесными косами, напоминающими сверло,
врачи со шприцами, пионерки с розами,
таблетки японские, чтоб не развезло,
было в походке ― высокомерие,
переходящее в сон по секундной стрелке,
и ― спортсмен! ― он ковал водяные перья,
царуя на глиссере по заводи мелкой.
Когда выбегал он к оленю, ножами обросши,
мешкал олень, планом спасенья ветвясь,
потом делал так, словно хлопал в ладоши, ―
паф! ― обрывая связь
с небом, выкидывая колени, копыт клеммы,
шлеп по голени! ― ну, танцор!
А он ценил в себе Голема,
заводную рубаху, снятую с отцов.
Надо было точку ставить, а он ― запятую.
Как пятка падающего колосса
за собой оставляет, ― именно такую.
Он поставил ее во имя прогресса.
А теперь вокруг пальца обводит его вода,
исказясь, от него отвернулись камни,
цепь логическая ― их гряда
исключает его (и этим близка мне).
И его наушница ― леди Макбет ―
в одеждах из золотой копирки,
ненавидит его, но как бы
жалеет и подбавляет спирта.
От него отвернулась стенобитная молодежь,
его свет не замечает, звезда не кусает,
всякий атом, что был на него похож,
теперь похож на другого, ему ― осанна…
Сила уходит… Когда уходил Леонардо,
в обмен насыщались народы, пейзажи щедро,
его пропускали в себя оболочки и ядра,
как сфера пытливая, он прогибался от ветра,
наделяя величием свет, дирижабли, луны,
он шел, будто против взбешенной форсунки,
шел в гору, и словно собою натягивал струны,
и осуществлялись ореховые рисунки…
Притормозись. Остановись. Поймай центр.
Зафиксируй его, и тогда тронешься с места.
Шоссе поблескивает, как мечтательный пинцет.
Вечность ― только начало уже завершенного жеста.
Вспомни утреннюю, дымчатую, непуганую пойму,
и кристаллы красот от выпаренных богов,
где кусаки кочуют (только внешне спокойны),
от наследных красот изнывая ― их жребий таков.
Гравитация ― вот кто! ― нас держит на привязи.
В чуткой схваченности шелохнешься едва.
Путь сговорчив, а все же не смог тебя вывезти.
На бетонках отчизны изваян твой нрав и права.
Как пузырь, оболочкой боясь наколоться на радиус,
гравитация бродит вокруг тебя, ожидая,
что ты выпрыгнешь в небо, светясь и радуясь,
предаваясь ему и с ним совпадая.
Гравитация ждет своей части природы,
чтобы выпрямить нам прямизну осанки.
Учащает обороты. Набрякает луна с изнанки.
Он застыл на веранде. Группа каштанов.
На столе дорогой атлас ветер листает.
Колотясь в разнобое масштабов,
один и тот же план туда-сюда летает
меж небом и страницей, будто картошка,
которую подбрасывают, остужая.
На каждой странице ― одно и то же:
дача: маленькая, большая.
Слышишь, осколки стеклянных галерей,
каблуки, моторы, челюсти тлей…