Паука паутина немая
отражает равностороннюю дрему. И Сатана
и кобра были б робеющей парой возле.
Заоконный паук тише, чем телефон мой в Базеле.
Начнем с середины: разлетелась шобла,
а он еще как-то ползал.
Эхо Москвы и затворник моей головы.
Вечный юбиляр, он секторный зал снял,
чем показал, что идет на Вы.
Водоворот безнаказанных запятых
и – крюком под дых.
Его отказ совершенству, как лезвием по стеклу.
Пионер, отведи окуляры!
Паук не напрашивался к столу.
Перепуган, как если бы к горлу
поднесли циркулярку…
Он прибег к прозрачности, кошмары воспроизведя.
Ловит сон.
Паутинка сработает погодя.
Тень от графина ребристого на скатерти с мухами ―
снова – он, меняющий муз на мух.
Обеспеченный слухами
сухопарый дух,
он заперся между строк,
паук.
Начнем с середины. С самостоятельной тишины.
Паук изнутри сграбастан нервной системой.
Шаровая молния и разрывы воли его сведены
в вечный стоп, содрогающий стены
панцыря инсекта.
Поцарапанный ноль, мой паук, ваш ― некто.
Поцарапанный ноль ― иллюминатор падающего боинга,
когда человеки грызли стекла и не достигали.
Решетчатый бег однобокий, дающий Бога, ―
ты. Ах, время, как цепочка на шее балаболки,
переминается, предаваясь (чему?)… Совпали
силы твоих расторопных касаний.
Паук, спи, Везувий.
Начнем с середины. Ты дорос до ядра Селены,
плетя небытия алгебраические корзины,
«любовь моя, цвет зеленый».
Царь середины,
замотавший муху в тусклую слюну,
возвращая изваяние ― сну.
Паук мой, пастух смертей.
Слюнтяй, разбросанный по вселенной.
Тебе ― вертеть
самое себя, набычась обыкновенной
злобой и решительностью, мой бывший друг,
натасканный на вдруг.
отражает равностороннюю дрему. И Сатана
и кобра были б робеющей парой возле.
Заоконный паук тише, чем телефон мой в Базеле.
Начнем с середины: разлетелась шобла,
а он еще как-то ползал.
Эхо Москвы и затворник моей головы.
Вечный юбиляр, он секторный зал снял,
чем показал, что идет на Вы.
Водоворот безнаказанных запятых
и – крюком под дых.
Его отказ совершенству, как лезвием по стеклу.
Пионер, отведи окуляры!
Паук не напрашивался к столу.
Перепуган, как если бы к горлу
поднесли циркулярку…
Он прибег к прозрачности, кошмары воспроизведя.
Ловит сон.
Паутинка сработает погодя.
Тень от графина ребристого на скатерти с мухами ―
снова – он, меняющий муз на мух.
Обеспеченный слухами
сухопарый дух,
он заперся между строк,
паук.
Начнем с середины. С самостоятельной тишины.
Паук изнутри сграбастан нервной системой.
Шаровая молния и разрывы воли его сведены
в вечный стоп, содрогающий стены
панцыря инсекта.
Поцарапанный ноль, мой паук, ваш ― некто.
Поцарапанный ноль ― иллюминатор падающего боинга,
когда человеки грызли стекла и не достигали.
Решетчатый бег однобокий, дающий Бога, ―
ты. Ах, время, как цепочка на шее балаболки,
переминается, предаваясь (чему?)… Совпали
силы твоих расторопных касаний.
Паук, спи, Везувий.
Начнем с середины. Ты дорос до ядра Селены,
плетя небытия алгебраические корзины,
«любовь моя, цвет зеленый».
Царь середины,
замотавший муху в тусклую слюну,
возвращая изваяние ― сну.
Паук мой, пастух смертей.
Слюнтяй, разбросанный по вселенной.
Тебе ― вертеть
самое себя, набычась обыкновенной
злобой и решительностью, мой бывший друг,
натасканный на вдруг.
