Сколько раз фыркающий Салар
мутные бельма на нас выкатывал,
столько раз загонял нас дождь
под дырявые крыши чай-хане.
Мы считали пристальные взгляды персиков
на твоих круглых плечах,
и желтые дыни или лица
на мусоре сартских лавок.
Для богов моей родины ― аэропланами испещренного неба
сумерки, облизывающие нас красным языком
и зеленое месиво, уплывающее из-под ног,
и земля, бурлящая, как трубка.
За горькие миндали глаз
и за то, что мы не считали часов в прозрачных руках времени,
поднеси к своим полуоткрытым губам
опьянелый кальян моего безделья.
И, пока мы прочитывали в шуршащем переплете, твоего тела,
какую-то повесть на полудиком языке арб,
рядом молодчики с аршинными стейерами назади
душили я-бло-чком и ша-рабаном.
Воздух липкий и сладкий чмокал
красными губами помидоров,
скоро к утомительному запаху дынь
примешается запах керосина.
Одно желание ― чтобы запомнились эти минуты,
упавшие без вкуса и запаха,
и твои гладкие ногти на дешевых коврах,
когда революция раскалывалась пополам
в стране звенящих яблок.