ИДИЛЛИЯ
Благослови, румяный бог еды,
то, что на стол поставила природа, ―
сморенные творенья огорода,
продолговатые плоды.
Еще блестят следы ночной воды
на их прохладной лягушачьей коже.
Скажи же, бог, на что они похожи,
когда под осень на сырой рогоже
они ложатся в мирные ряды?
Воспитанники воздуха и грядок,
зеленые баллончики, на вас
тряпичный ангел рукавами тряс,
держа рукой державною порядок.
Сажусь за стол, обжорства не скрывая,
не думая о том, где правда и где ложь,
и в тело теплое ржаного каравая
наотмашь погружаю нож.
Благослови же добродушный хлеб,
простой пузатый каравашек.
Он увалень в толпе цветастых чашек
на мирной бранной скатерти судеб.
Но как же вожделенье побороть?
Где выискать такую мне науку,
чтобы широкий, как ладонь, ломоть
не взять с восторгом в дружескую руку?
Сколь весел завтрак в сельской тишине!
Как сердце, ягода алеет,
и молоко в прозрачном кувшине,
как медленная статуя, белеет.
Невинный первенец сей утренней поры ―
пирог ― лежит спеленатым младенцем,
а масла мягкие, упругие шары
стыдливо прячутся под полотенцем.
Уже бушует в чайнике вода.
Заря раскрыла розовые створки,
как раковина нежная… О да!
Вся жизнь моя бежит по поговорке
«нет худа без добра». Вкушает глаз мой зоркий
на блюдце расписном ― пчелиного труда
янтарные возвышенные горки.
Благослови же трезвый завтрак сей,
божок, сложивший пальчики на брюхе,
и мед, и молоко, и медных карасей,
что шлепаются будто оплеухи.
Пузатый бог Рабле и де-Костера,
теперь к тебе моя поверглась вера.
Чревоугодник и чревовещатель,
бесстыжий, ведь еще с пелен
ты в пылкие блины влюблен.
Ты ― мой учитель и приятель.
Позавтракав, в пучине лебеды
лежу, как добрый зверь, а на колени
мне падают роса, жучки и тени,
как мелкие значки. И нынче жертва лени.
Благослови ж, румяный бог еды,
питомца Муз, безделья и Монтеня.
17 июня 1939 ― 23 августа 1942