Прозрачная осень! Предметы все наперечет
в тебе под стеклом, как в одной из Господних кунсткамер.
И речка померкла, и воздух почти не течет,
и грач на полете с прибитыми крыльями замер.
Ты дивная, ясная и с холодинкой пора!
А красное лето все светлые песенки спело.
У вод и тяжелый и медленный вид топора.
И вот закругленная мудрость зачем-то поспела.
И как не сорвется он, сладостный шарик земной,
с заоблачной выси? И яблоня мерзнет в рогоже.
Прозрачная осень! Да минут дожди стороной.
Смотреть бы до слез! Только плакать, ей-богу, негоже.
Не лучше ль бодриться и, яблоко взяв, бытия
плодом окрестить и антоновкой крепкого духа?
Мудрить, не хандря, и спокойничать пробую я,
пройдя по дорожкам, пока так светло и так сухо.
29 сентября 1946
в тебе под стеклом, как в одной из Господних кунсткамер.
И речка померкла, и воздух почти не течет,
и грач на полете с прибитыми крыльями замер.
Ты дивная, ясная и с холодинкой пора!
А красное лето все светлые песенки спело.
У вод и тяжелый и медленный вид топора.
И вот закругленная мудрость зачем-то поспела.
И как не сорвется он, сладостный шарик земной,
с заоблачной выси? И яблоня мерзнет в рогоже.
Прозрачная осень! Да минут дожди стороной.
Смотреть бы до слез! Только плакать, ей-богу, негоже.
Не лучше ль бодриться и, яблоко взяв, бытия
плодом окрестить и антоновкой крепкого духа?
Мудрить, не хандря, и спокойничать пробую я,
пройдя по дорожкам, пока так светло и так сухо.
29 сентября 1946
