ЗДРАВИЦА
Да здравствуют вещи не с той стороны
и мир не с этого боку!
Я еду до самой осенней страны,
к печально-грустному року.
Там зайцы на корточках кору жуют,
жучки позабились в расселины,
и черными птицами насмерть тут,
как пулями, рощи прострелены.
А кони как тени, качаясь, бредут,
опутаны строго дорогою.
Я праздную там, и здесь, и тут,
тревожусь, но вожжи не трогаю.
Пустое пространство ― как проблеск лица,
гуляешь во всех дворах ты.
Да здравствуешь ты не с того конца
и время с бухты-барахты.
Пространство ― как проблеск чужого лица
с куском размалеванной плахты.
Тяни за конец, и не будет конца.
Размазаны слезы, румяна, грязца,
и шлепнешься оземь, пустив «подлеца»,
и зябнется озими. Клочья сенца
торчат на кустах, а в устах молодца
настала огромная грань без конца
во имя Духа, Сына, Отца
и чувство ― с бухты-барахты!
Замызган, забрызган, заезжен путь,
и грязь ― души непролазней.
А ну как колесам сразу рвануть?
Как жить при таком соблазне?
А ну как колесам все лесом шагать
семь верст до небес да войной?
Сорвутся с осей и завертятся вспять
судьбой какой-то двойной.
Лесная дорога пойдет до темна,
лесная дорога дойдет до гумна,
она, как собака, верна и умна.
Да только далеко брести до гумна.
Еще удалей, чем сестрица-пурга,
играет-гудит непогода-Яга
и гонит дорогу, сама весела,
ее погоняет она до села.
Там встретят и лаем и тишиной,
там встретит огнями и бранью шинок,
где под ногами пищит больной,
ослепший до старости щенок.
Там встретит с поклоном в дверях корчма,
где горе с весельем торчат торчмя,
где скачут стаканы, звеня и шумя
во здравье чужого ума.
Окошки нахмурены, как старики,
насуплены до самосуда,
и бьются в припадке плошки, горшки
и прочая посуда.
Да здравствует радость не с той руки
и мысль, так сказать, не оттуда.
Блины как пощечины горячи,
калач ― что твоя оплеуха,
но все, что в печи, на стол мечи
на потребу брюха и духа.
Какое раздолье, приволье вещей,
изба их сожрать сулится.
Я пью за судьбу, да не тех же щей,
за ту, что не посолится.
И пьяные речи пойдут плясать
от печки и до порога,
и снова с сумой потащится вспять
дорога, лесная дорога.
Жизнь бьет навстречу, как из ружья,
и хоть наугад, и хоть ничьей
цели не встретить, радуюсь я
удали этой охотничьей.
Стрелять, так чтоб пуля засела во лбу.
Я тоже малый ― не промах.
Стрелять, чтоб гудело в люльке, в гробу,
в дремучих сосновых хоромах.
И глушь, и глупость, и глум, и дичь,
и чушь таежную разную
хочу непременно я настичь
и каждый промах праздную.
Да здравствует мир ни в одном глазу
с расшатанных точек зренья!
Я пьяные слезы в бочонке везу,
а время сбирает коренья.
Со временем будет крепок настой,
отведай сварливого зелья!
Да здравствует мир в год 36-[тридцать шесто]й
со стороны, да только не с той,
но веселый, как новоселье.
11 ноября 1936 ― 2 ноября 1940