Говорят ― как пишется
в дебрях канцелярии:
российская ижица
на итальянской арии.
Город, город! пощади,
куда, плывешь во мгле ты?
Оперы и площади,
сани и кареты?
Выберусь из лирики
к дому поскорей!
О, мыльные пузырики
зыбких фонарей!
Легкие, молочные,
словно детский лепет…
А вокруг подстрочные
тени ветер лепит.
Ты мое позорище,
страсть к веселым высям…
А снег ― сплошное сборище
голубков и писем.
И, склонясь у ящика
в позе нежной смерти, ―
знаю я, ― твоя щека
дремлет на конверте.
Пишут мне, что якобы
всё вокруг ― туманы,
что те, кто в шубах, ― Якобы
Вассерманы,
что весь город спутался,
стал в шагах неверен,
что в меха закутался
башмачок Венерин.
И холод – как помешанный
на одной идее:
зачем, в окне развешаны,
не зябнут орхидеи?
Пишут мне, что опыта
всей души не станет
на эту ночь из топота
и цокота в тумане.
Так в кроватку чинную
джентльменом лягте!
Кой же черт причиною
в этом сонном факте?
Вы утра не осудите,
что к постели вашей
поднесут в сосудике
с мутной простоквашей.
19-20 февраля 1935 ― 16 апреля 1940