Исчерпан вечер. Тихо под откос,
не исчезая, едет темный воз,
как Вечности махина грузовая…
В огромном сне работника колхоз,
во сне натруженном лежит, зевая.
Урчание ль махины донеслось,
в утробе ль тронулся зародыш грома?
И на землю, недалеко от дома
сползает небо, как лохматый воз,
и, вспыхивая, сыплется солома…
Взметнутся сполохи в глухом пруду
и озаряют вымершие окна,
и черному могучему труду
слепые памятники ― кучи, копны,
и вавилонскую скирду.
Вокруг стоит молчанье громовое,
такое гробовое торжество,
как будто бы себя же самого я
причел к немому имени его.
Но нету ничего наперечет,
и кажется, что речка не течет.
В нутре у затонувшего колодца
не булькнет, с неба капля не сорвется,
ни с век слеза, ни с яблонь горький плод.
В пруду вовеки не убудет вод.
Так мне теперь почудилось, и вот
я всё считаю, вольный счетовод.
Ползет, как воз, соломенная Вечность…
Из хат ни дым, ни добрый сон нейдет.
О теплый сон, великий доброхот!
И верю нынче в Чисел безупречность
в конторской книге с надписью «Исход».
9 октября 1957