Старик, текучий весь, седобород,
и по полу идет он, словно вброд,
расхлебывать младенческую кашку.
И вялым языком беззубый рот
жует картошку, будто промокашку.
А поясницу ломит и корежит,
и боль уходит к памяти на дно.
Висит окно, как светлое пятно,
и тело вспомнить хочет, да не может,
как жило с женщиной оно.
С бессилием душа никак не сладит.
И сладкого не съешь, и не заметишь мук
Обедает без права чувства прадед,
и только солнце, точно внучка, гладит
сухую кожу опустелых рук.
6 сентября 1965