БРОДЯЖЬЕ УТРО.
Еще над городом бродяжье утро,
Зевают зябнущие парки: осень.
И памятник, бессонно бронзой перемучась,
Почти на голову свой плед набросил.
Он выгорел, он порыжел от изморози,
И челюстей свести не может долго,
Раскашлявшись в рассвет, ― седой от сырости
Сжигавший рукописи сада Гоголь.
Мы вместе черные черновики читали:
Ломали целыми деревьями страницы,
Не признаваясь в том еще, что дале
Они черней чернил, ночей черницы.
… Как будто все… За что-ж еще страданье, ―
Сидеть, косясь на Знаменку, на Реввоенсовет
И вздрагивать мишенью на подрамнике,
Пока в Арбат прогромыхнет стрелец.
Его знобит. Он кутается вороном
И вдруг, взмахнув, взлетит черно закаркав
И чудится проснувшемуся городу, ―
Нет больше носа Гоголя над парком.
Он 20 [двадцать] лет сидел по дням, ночами-ж
Быть может в плащ укутавшись летал он,
Добившись сходства с вороном печали,
Туда в свою Диканьку и Полтаву.
Сегодня в ночь за черный почерк веток,
Выдерживающих сезонное изданье,
Горстями медно-золотых монеток,
Просыпан гонорар на пьедестале.
Доставлен уличным посыльным ― ветром
(Листом оплачен мертвый день с листа-ли?)
Он в кулаке зажатом прячет за жилет ―
Монету пущенную в ход садами.
Но рядом на скамье ― (над городом еще бродяжье утро), ―
Иззяб скелетом, а не бронзой, нищий
Грозит ― ему-ль (редактору-ль) ― кому-то,
На сон о золоте ― (обман осенний) разозлившись.