Высокая ярость века всегда обжигает нас.
«Превыше всего Германия!» ― стонал покоренный Эльзас.
Идет образцовый фельдфебель. Никто не коснется его.
Замрите, сады Лотарингии! Германия выше всего!
Победа! Ликуйте, саксонки! Делите войну и досуг.
От Рейна и до Дуная немецкие гимны несут.
Ни сеять, ни жать, ни рыбачить! Другие ремесла даны.
И смотрит, прищурившись, унтер на дымное солнце войны.
Команда ударила в зубы. Полки понеслись напролет,
И канцлер тяжелую руку французскому дню подает.
2
Бывает, что верноподданный от голода сам не свой.
Оркестры, веселой музыкой глушите голодный вой!
Кричит верноподданный: «Хлеба!» ― «Эй, взять его в батоги!
Мы знать ничего не знаем. Пусть кушает пироги!»
Смотрите, как сладко живется. / А ты, верноподданный, ― лгун.
И бьют без отдачи и пляшут лихие винтовки драгун.
Идут именитые люди ― пара за парой, в круг,
И стукает «толстую Берту» по жирному вымени Крупп.
Эге, подцепил красотку! Не бросишь ее, шалишь!
А «толстая Берта» плюется за семьдесят верст ― в Париж!
3
Бросай, обыватель, родину, жен и детей спасай, ―
Германию давит за глотку великой петлей Версаль.
Собаки имперской выучки едва ль потеряют след,
И ярости репараций предела как будто нет.
Германия на коленях, и слава в ломбард сдана,
И с грохотом падает в море проклятий и слез волна.
4
Копить всегерманскую бурю и кровью найти права…
Наш голос через кордоны: «Германия, ты ― жива??»
И нам отвечает Партия, и возглас ее высок,
И Красный фронт отвечает мильонами голосов.
Ротфронт ― это вдох и выдох германских рабочих масс.
И песня Красного Веддинга доносится до нас.
Ее поют комсомольцы. Она укрепляет шаг.
Ее распевает Силезия раскрытыми ртами шахт.
И волею миллионов, гремя открытой борьбой,
Гроза называет улицы именами идущих в бой!
1931