Никодим, ты спишь?»
Он слышал, как она тихонько вышла
И притворила дверь. Тогда широко
Раскрыв глаза, он посмотрел во мглу,
Прихлынувшую к дому, ― и опять
В который раз за эти дни ― такая
Внезапная и страшная тревога
Сдавила сердце, что почти со стоном
Он встал. И несколько минут стоял
Без всякого движенья, напряженно
Прислушиваясь к тишине. И вдруг,
Как будто бы его толкнуло что-то,
Он вышел из дому и побежал,
Всё ускоряя шаг, и мрак и ветер
Ему навстречу бросились, и листья,
Шершаво задевая лоб и руки,
Незримо зашумели вкруг него.
Он выбежал из рощи на дорогу,
Свернул направо, и почти невольно
Замедлил шаг: там, из под щели двери
Виднелась узкая полоска света.
Он сам не помнил, сколько он стоял,
Не отрывая глаз от этой узкой
И тоненькой полоски, прижимая
Невольно руки к сердцу, чтоб унять
Его биенье. Наконец он постучался.
И сразу всё: растерянность, тревога,
И нарастающее напряженье, ―
Всё рухнуло, когда тот самый голос
Сказал ему: Войди. И он вошел.
До самой смерти он ее запомнил,
Ту комнату. Налево в полумраке
Спал юноша; прядь золотых волос
Лежала на щеке, ее порою
Чуть колебало спящего дыханье.
Еще запомнил он ночной светильник,
И на столе свои большие руки,
И глиняный кувшин чуть-чуть поодаль,
И тишину: такую тишину,
Что мотылек, влетев, не закружился
Вокруг огня, но сел, расправил крылья,
И осторожно вылетел во мрак.