ДОМОВОЙ
Старинная быль
Взывает нас голос царя на войну
Отстаивать грудию землю родную!
Надену доспехи, покину жену ―
Кому ж поручу я жену молодую?
Еще ты верна,
Подруга-надежа!
Но слишком пригожа
И слишком страстна, ―
Кто ж будет хранителем брачного ложа?
Старуха ли няня? надежда плоха ―
Глупец, кто вверяется этой надежде.
Когда уже минуло время греха,
Ум женщины туп, и не то, что был прежде!
А юность остра,
Затейна, лукава,
Увертлива, ― право,
Безбожно хитра ―
Обман да измена для ней лишь забава!
Кому ж поручу я за нею надзор?
Дворецкому разве: он верен и честен,
Догадлив и бдителен, строг и хитер,
И нрав неподкупный его мне известен!
Ее сторожить
Он ревность приложит;
А ночью не может
При барыне быть ―
А ночь-то меня всего пуще тревожит!
И так-то, признаться, никто из людей
Жены молодой сторожить не сумеет,
Как юная кровь разыграется в ней,
Как ум расторопный лукавство затеет.
А кроме людей
Есть добрые духи,
Умнее старухи,
Дворецких хитрей ―
На них-то, кажись, не бывает прорухи!
Я верю: в жилище моем домовой,
С домашним житьем и порядком он дружен;
Он, верно, хитрее жены молодой, ―
Вот сторож, какой для жены-то мне нужен!
Итак, домовой,
Незлобный, негневный,
Мой друг задушевный,
Кормилец ты мой!
Будь барынин дядька, всенощный, вседневный!
Любовников грозно от ней отгоняй;
Держи непокорную в крепкой неволе
И голосом совести ей попеняй;
А буде послушна, держи ее в холе.
Являйся ко мне
Порой с утешеньем,
С твоим донесеньем,
В полуночном сне ―
Доволен ли буду ее поведеньем.
«Прости же, голубушка!» Плачет жена,
И мужа объемлет, и стонет, и вопит:
В ней искренность горького горя видна.
Растроганный ратник отъезд свой торопит,
Узнав по всему,
Что мил он ей точно,
Что быть и заочно
Любимым ему,
Что счастье семейное, кажется, прочно!
Но в дальнем походе, на ратном коне,
На ложе ночлега и в битве кровавой ―
Повсюду при мысли о милой жене
Его подозреньем смущает лукавый.
Победа сама
Ему не потеха:
Ему ли до смеха?
Он сходит с ума!
Да, ревность веселью большая помеха!
Нет из дому вести, нейдет домовой:
В народе шататься старик, знать, не любит;
Не ведает он, домосед холостой,
Как ревность супружняя мучит и губит!
В яву и во сне,
Печально, сурово,
Он ждет домового
В чужой стороне…
«Явись же, старинушка! молви хоть слово!»
И друга дождался!.. Полночной порой
Является сонному некто мохнатый ―
Медведь не медведь, а и черт не простой,
Но леший косматый, старик волосатый…
На цыпочках он,
Запачканный, гадкий,
Ступает украдкой;
Отвесил поклон
С еврейской ужимкой, с злодейской ухваткой,
«Что скажешь, мой милый! давно тебя жду;
А женки моей каково поведенье?»
― «Ну, барин, ― в ответ он, ― себе на беду
Я горькое принял твое порученье!
Дай дух перевесть!
При ней я бессменно
И нощно и денно
Стерег твою честь ―
Совсем изнемог, одурел совершенно!
Не смел я досель отлучаться от ней:
Какую дурную ей враг дал повадку ―
Скорее я сладил бы с сотней чертей!
Ну вот, расскажу тебе всё по порядку ―
Ты ж сердцем скрепись!
По муже сначала
Она горевала,
И слезки лились;
А там уже хитрость ей в душу запала!
Еще не на деле, но смутным умом
Голубка твоя принялась куролесить
И мысленно ведаться с тайным грехом;
А тут пожелала на деле чудесить:
Понравился ей
Какой-то господчик;
Смазливый молодчик
Стал ластиться к ней ―
И больно слюбился ей милый дружочек!
В местах, недоступных для нас, домовых,
Где люди гнушаются грешным желаньем,
Там встречи назначены были у них;
И я наконец беспримерным стараньем
Проведать успел,
Что в час полуночный,
Порою урочной
Придет к ней пострел ―
И будет осмеян мой барин заочный!
С сердцов я ее пожурил, побранил,
И тайную задал я ей потасовку;
Но выбился я безуспешно из сил!
Что было мне делать? оставить плутовку
На брачном одре,
А друга милого,
Как вора ночного,
Поймать на дворе ―
Как раз проучить шалуна молодого!
И вот! он тихохонько крадется ― хвать!
Попался ― и лопнула злая затея!
Не стыдно ль чужую жену соблазнять?
И тут положил я зарок на злодея ―
И дух в нем сперся,
И кровь охладела,
И плоть помертвела,
Язык отнялся ―
Теперь не затеет он глупого дела!»
«Куда же девался ты с ним? ― был вопрос
Ну тотчас бы камень на шею, да в воду!»
― «Ты выслушай, барин! не кончен донос;
Ну как не жалеть молодого народу!
Сыскался другой,
Сыскался и третий ―
Боярские дети ―
И оба чредой,
Что красные звери, попались мне в сети!
И тот же на них положил я зарок:
В амбаре стоят они рядом все трое;
Безмолвно клянут свой проступок и рок,
В ужасной недвижности, в мертвом покое!
И так простоят
В тяжелой неволе,
Покуда ты в поле;
Приедешь назад ―
Тогда-то натешишься ими по воле!
И так наконец унялася жена
И мыслит: меня вот уж третий дурачит!
И в люди с тех пор не выходит она, ―
Всё дома сидит, всё тоскует да плачет.
И вот, до того
Ей скучно на свете,
Что нет на примете
У ней никого, ―
На время оставила глупости эти».
«Спасибо, дружок! торопись же домой,
За нею смотри неусыпно и строго.
Тебя награжу я, честной домовой!
Лети же стрелою, лети, ради бога!..
Набили же мне
Оскомину эти
Боярские дети!» ―
И ратник во сне
Сердитой рукою искал своей плети.
Труба затрубила… и витязь, со сна,
Подумал, что друг домовой его кличет,
Что снова затеяла что-то жена…
Ошибся! но горькое горе он мычет.
Врагам-то беда:
Их жестоко рубит,
Колотит и губит, ―
А сердце всегда
Ужасно болит и неверную любит.
Домой возвращается рать наконец,
И каждого манит родная хорома,
Лишь витязь наш сердится ― горе-свинец
Лежит на душе… Очутился он дома ―
И женка бежит
Встречать дорогого;
На шее милого,
Целуя, висит, ―
А тот вспоминает рассказ домового.
И следственно, пасмурен ратника вид.
«Жена, перестань: что за глупые ласки!»
Жена с удивленьем на мужа глядит;
Слезами наполнились светлые глазки:
«Помилуй, мой друг!
Скажи, что с тобою?
Простился со мною
Как добрый супруг ―
И вот, воротился с постылой душою!»
И был ей загадочен мужа ответ:
И няню бранит он, дворецкого тоже,
Всю челядь домашнюю, город, весь свет, ―
А челядь вполголоса: «Господи боже!»
В амбар он идет
С женой невеселой,
Со дворнею целой ―
И, верно, найдет
Своих супостатов ― народ помертвелый!
Уж отперт замок, растворяется дверь ―
И первый хозяин вошел, оглянулся,
Глазами поводит, что яростный зверь,
И, что-то увидев, глядит ― и надулся…
Три кади стоят:
Одна с чечевицей
И две со пшеницей;
Все рядом торчат ―
Не пахнут они никакой небылицей.
Он щупает кади, да режет ножом ―
И щепки валятся, но крови не видно.
Уверился барин в обмане своем,
И стало ему перед дворнею стыдно.
Дивится она:
Не весь, чего ради
Изрезал он кади;
Не весь и жена,
Зачем их осматривать спереди, сзади?
«Ну, скучно ли было тебе без меня?» ―
Спросил он, оставшись глаз на глаз с женою.
Ответ: «Я не знала веселого дня,
И даже я ночью не знала покою:
Ведь злой домовой
У нас поселился;
Всенощно возился
Бесстыдник со мной…
Не ведаю: въяве ль, во сне ль он мне снился?
Лежу и гляжу: старичишка стоит ―
Мохнатый, ужасный, как враг-всегубитель,
И речи негодные мне говорит;
Как варом, меня обдает соблазнитель
Дыханьем своим…
За дерзость такую
В глаза ему плюю,
Ругаюся с ним
И драться хочу, но бессилие чую.
Хочу от него оградиться крестом ―
Нет мочи, так сильно он держит мне руки;
Смеется: «Голубушка, дело не в том!
Меня полюби ― перестанут докуки!»
И так-то злой дух
И мучит и давит,
Пока не избавит
Спаситель-петух
И сгинуть ночного врага не заставит».
Хозяин винится во всем пред женой
И чистосердечно прощения просит,
И вопит во гневе: «Подлец домовой!» ―
И верность жены молодой превозносит:
<Ах, женка, мой свет!
Для друга милого
Не помни былого!»
А женка: «Нет, нет!»
И тотчас он выкурил вон домового
(1833)