Когда уже уснет земля и жар отпышет,
когда уже не стыдно быть больным и старым,
чем дышит каждый, то он и напишет,
натешившись ушедшим жаром.
Как обращаться с мысленными пропастями,
когда театр жестокости ― всего лишь бой быков,
а первых летчиков поломанные лопасти,
конечно, смерть, но все же грань веков.
Таинственная женщина эпохи,
полная не только что речей, но и коварных знаков,
других, чем речь, бродила по оставленным мозгам.
Ну, а вокруг не видно было злаков.
Все выжжено. И с небом одинаковы
катились слезы. Все им было по хую ―
и то, что Ахиллесу не уйти от черепахи,
и то, что землю отдают пескам
дрожащие от страха человеки,
давно плюющие на собственные прахи
и на потомков на своих. В кои-то веки
они ушли. Поди же их, слови!
И это были памперсы любви.