Уйди в обратное ничто,
мой одинокий брат по крыльям,
по тем устам, что нас открыли,
по жизни меченой крестом,
уйди в обратное ничто,
где жил ты, не напоминая,
пока я занят, о себе
один в стихах и ворожбе,
как молния глухонемая,
о чем нам Тютчев рассказал,
имевший, видно, сходный опыт,
но всю подлунную Европу
воспринимавший как вокзал,
в отличии от нас с тобой,
которым небо ― заграница,
куда не надобно стремиться,
но надо чувствовать любовь.
Смешной, а иногда трагический,
но, кажется мне, что не скучный
расфыркаешься непослушно,
треща кошачьим электричеством,
уйди в обратное ничто.
Сниженье неба неизбежно
и неизбежно наше бешенство,
когда утратит тело нежность
и потянуло за крестом,
а там ― обратное ничто.
Изнанка палева, пушиста,
над нею глаз в ночи пророс,
и мы с тобой погладим ворс
на той морщинистой отчизне,
которой доживать свое,
стране сократов и собратьев,
стране не слишком длинных платьев,
туго простроченных швеёй,
и ты готовно улыбаешься,
привычно тянешь руки в руки,
тебе приятно, что разлуки
качаются, плывут, кончаются.
На землю падает бычок,
волочит за собой веревку,
а на трамвайной остановке
стоит знакомый полубог.
Уйди в обратное ничто,
покуда я из груды листьев
не вылущил простого смысла,
не обозначился крестом,
уйди в обратное ничто.
Ты жив, пока и я не мертв.
Ты виден и на диво важен,
пока в моих глазах окрашен
любой удачник в свой восторг.
Удачник ― это тот же дачник.
На креслах вытянувшись в рост
он отдыхает. Свой вопрос
он окунает в день вчерашний,
а завтрашний небывший день
не запятнав концами пальцев,
лихой кузен неандертальца
он тень, имеющая тень.
А ты, мой яростный собрат,
привыкший жить своим законом,
скачи себе вечнозеленый
Пан, оборотень и Сократ.