ГОРОДОК
У подножья лесных молчаливых холмов
Россыпь старых домов.
Пирамидкой замшелой восходит костел,
Замыкая торжественно дол.
В тихой улочке стены изгибом слились.
Спит лазурная высь…
Парусит занавеска над входом-норой.
Гусь кричит под горой.
Здесь, в лавчонке глухой, отдыхает душа.
Выбирай не спеша
Стопку старых конвертов, лежалый бисквит,
Колбасу из ослиных копыт…
Пахнет затхлой корицей, алеет томат,
Мухи томно жужжат,
И хозяин, небритый сухой старичок,
Равнодушен, как рок.
Вот и почта. Над ящиком стерлись слова.
Под окошком трава…
Опускай свои письма в прохладную щель,
Господин менестрель!
За решеткой почтмейстер, усатый бандит,
Мрачно марки слюнит.
Две старухи, летучие мыши в платках,
Сжали деньги в руках.
И опять я свободен, как нищий дервиш.
Влево ― мост и камыш,
Вправо ― тишь переулка, поющий фонтан,
И над плеском ― лохматый платан.
Колченогие старцы сидят у бистро,
Олеандр пламенеет пестро…
Средь домов вьется в гору дорога-змея,
И на каждом пороге ― семья.
Сквозь каштаны пылает сверкающий диск.
Площадь. Пыль. Обелиск.
Как во всех городках, этот камень простой
Вязью слов испещрен золотой.
Имена, имена… Это голос страны,
Это скорбное эхо войны:
«Кто б ты ни был, прохожий, замедли в пути
И детей наших мертвых почти».
Я склоняю чело… Здесь вокруг ― их земля, ―
И холмы, и поля…
Только звона своих колокольных часов
Не слыхать им вовеки веков,
Только в глине чужой под подножьем креста
Обнажились оскалом уста,
Только ветер чужой, вея буйным крылом,
Напевает им черный псалом…
Воробьи налетели. Под дерзкий их писк
Обогнул обелиск.
На решетке, качаясь, висят малыши,
Голубь взвился в тиши…
У последнего дома кудлатый щенок
Изгибается в льстивый клубок:
«О прохожий, зачем ты уходишь к реке?
Разве плохо у нас в городке?»
1928