КАПРИЗНЫЕ ВИРШИ
Помню май в Берлине блеклом:
Каждый день, как раб наемный,
Дождь с утра дубасил в стекла ―
Монотонный, неуемный…
Хлюпал-булькал плеск струистый.
Разбухало все в природе, ―
Вишни были водянисты,
И табак сырел в комоде.
Переулок был безлюден,
Тая в мутной синеве,
И мозги мои, как студень,
Колыхались в голове.
Не потоп ли? Весь в смущенье,
Ощутил я трепет рабий:
Потерял Господь терпенье, ―
И опять разверзлись хляби…
Я к издателю собрался
Сговориться о ковчеге,
Но подумал… и остался:
Пусть уж тонет, дьявол пегий!
Сквозь гардины с дрожью в теле
Заглянул я за карниз:
Пустяки! Вода с панели
Уходила в трубы вниз.
А теперь сижу я в Риме.
Август месяц на исходе,
Но лучи неукротимы
От восхода до захода.
Ртуть за градусник полезла,
Сохнут пальмы, скачут блохи,
Вся вода в трубе исчезла
И из крана ― только вздохи.
Целый день лимонным соком
Укрощаю душный жар,
А сквозь ставень медным оком
Рдеет солнечный пожар.
О Господь! Твои загадки
Выше нашего сознанья…
Мне ли править опечатки
В пестрой книге мирозданья?
Но глаза к Тебе подъемлю,
Чтоб Тебя обеспокоить:
Ты не мог ли нашу землю
Лучше как-нибудь устроить?
Климат мог быть в центре суше,
А на юге посвежей,
Или б дал нам вместо туши
Тело легкое чижей…
Дождь иль зной, а чиж-мечтатель
Распевает гимн в три ноты.
Платье, кровля и издатель ―
Никакой о них заботы!
Что ему наш мир бездушный,
Революции и визы?
Вон обед его воздушный ―
Сотни мошек бледно-сизых…
Вся земля ему отрада,
Всюду родина над ним ―
И совсем ему не надо
Ни в Берлин летать, ни в Рим.
1923
Рим