Сельвинский И. Л.
Письмо в Италию

Дорогая Софи! Ну вот
Наконец-то вы и в Италии.
Что ма тант? Напиши, как живет,
Как покрикивает и так далее.
А эта, как ее, Домна-то
И прочие все. У нас
Все по-прежнему, те же комнаты,
И обои, и книги, и квас.
Даже мысли все те же, прежние,
Даже рифмы ничуть не новей,
И на зорях трещит из Нарежного
Алябьевский соловей.
Только вот его перья карие
Подморозились в нашем саду,
Да и баушка с дешкой состарились,
И уже не цветет дуб.
Он стоит оголенный, взъерошенный,
Но такой мне до боли родной,
Точно сердце мое заброшено
На его дуплистое дно.
А ведь, помнишь, в какой роскоши
Он закатывался в сентябре?
И луна, по куще в разброс киша,
Трепетала разливами Брент.
А теперь он стал раскорякою,
Будто вверх корнями растет,
И сидят на нем птицы всякие,
Имитирующие листьё;
И сердце, на нем нарезанное
Со стрелой и надписью «Со…»,
Струхлявило и треснуло,
Точно все это было сон,
Точно мы с тобой, мое солнышко,
Никогда не росли под ним,
Не кушали вату в подсолнышке
И не жили только одним,
Только тем, чтоб от сада мокрыми
Лепетать слепые слова,
А из листьев звездное чмоканье
Сумасшедшего соловья.

Но хуже всего, Сонюшка,
Что я спутал себя и его,
Что я слышу в себе, как сонный шкап
Из ствола растет моего,
Как мертвеет древнее дерево
На гранях и вокруг них,
Что отделана даже дверь его
И уж полки готовы для книг.
И он выйдет из дуба кряжьего,
Всего меня искривив,
Устойчивый и обряженный
И только рябой от крови…

Ну, да я заболтался про дуб,
Про кузена, в конце концов серого
Молодого чеэка на севере,
Где сугроб и рабочий клуб.
Итак, процветай, мой свет,
Пиши, не ленись и прочее.
От бабули с дедусей привет
От Полкашки хвостом заочно.

Неевка, сентябрь 1924