А поженки такой лукавой формы, ―
корзинку наземь, да и сам в траву!
И все уже старанья смехотворны
не кануть с головою в синеву.
Забудешься… В высоком мире сосен
такая тишь; движенья сентября
так медленны… И вдруг поверх тебя
устало шевельнувшаяся осень
широкий затевает разговор.
Не по листве ― мурашками по коже
он катится, ни на што не похожий,
сам по себе, всему наперекор ―
без никаких миноров и мажоров…
Есть в смешанном смятении вершин ―
угодно если Пушкину ― и шорох,
и шум, коль на некрасовский аршин,
и фетовский наинежнейший шепот.
Но есть еще и то, как ни крути,
чему людской, излишне трезвый опыт
пока не в силах имени найти!
Сходя на нет и нарастая снова,
на языке вертящееся слово
живет в ушах, и мы не устаем
искать его, считать своей судьбою…
Здесь тысяча деревьев, и любое
по-своему звучит и о своем ―
на свой, особый лад. / И вся дубрава
возносит гимн из самых разных труб…
Вот бы и нам одно такое право:
поэтам―/ как деревьям на ветру б!