Едва я только спрыгну с поезда,
мне ветер ― словно пес ― на грудь.
Ромашки кланяются поясно
и зазывают отдохнуть.
Но вдоль покоса, мимо пахоты
иду я к дому над рекой,
где окна в яблони распахнуты,
а в чистых комнатах покой;
где хлеб, гордясь домашней выпечкой,
почил на кринке с молоком;
где самовар ворчит с улыбочкой
на песьи просьбы под окном;
где ― каждой черточкой родимые ―
отметки роста на дверях;
где погреб веет холодиною
и где чердак совсем одрях.
Дверные скрипы вспомню сразу я,
в морщинках прежних потолок. ―
Все закоулки я облазаю,
не чуя под собою ног.
И, лишь умаявшись до лешего,
я опрокину в два глотка
за детство, в доме прошумевшее,
стакан парного молока!