Вокзалы
Как на столе чернильница―/ вокзал
теперь в моем вседневном обиходе.
Я говорю лишь то, что подсказал
вокзал. / Не по своей пишу охоте,
а по закону дальних поездов,
по графику январских расставаний.
Передаю служебными словами ―
тот полувздох/ перед глухонемою бездной
вагонного окна;/ весь воздух тот железный,
дерущий горло горклостью безумств
невысказанных;/ тот едва заметный
момент, что знаю наизусть, ―
и каждый раз внезапностью момента
застигнут как впервые! / Хоть бегом
беги вослед! Хоть рельсами к рассвету
рвись мимо стрелок! / Ни о чем другом,
строка моя, не смей! / Другого смысла нету
тебе, моя строка!..
… Отходят поезда без опозданья.
И пишет на обрывке мирозданья
вокзальными чернилами тоска.
…………………………………………………
О руки многоверстные, по следу
протянутые рельсами вдогон/ вагону!
Недовытянуться, недо-/ тянуться…
А ведь, кажется, вагон
на вид правдоподобнейшим вагоном
был! ―/ Проводник и проводы, и гомон
кругом. / Секундой каждой дорожа,
ему служили залы ожиданья,
и камеры ручного багажа,
и ресторан… / И вот тебе ― блужданья
среди ночных огней. За семафорами ―
обрыв последней памяти. Невинным
ауканьем гудков по луговинам
просторы начинаются, которыми
тянуться, недотягиваться… / Верст
рукам не хватит вытянуться! Город
у горла рву: бессмысленностью звезд
пространство набивается за ворот…
………………………………………………………..
Не чьих-нибудь―/ моих/ вокруг вокзала
перронных слов сугробы намело.
Когда я умер, женщина сказала:
«Как это не похоже на него!
Он так меня любил,/ так целовал мне руки,
и вдруг…»―/… Я возвращался босиком,
разгоряченный подвигом разлуки, ―
и вдруг ― сугроб!.. / Я пнул его носком,
хотел перешагнуть по-великаньи,
и вот ― стою… / Шершавым языком
сквозняк долизывает камни,
и, Господи, как мало значу я!
Носильщики, машины, толчея ―
насильники, мужчины, ты ничья… ―
слова смерзаются, сметаются в сугробы,
проходу не дают… / А ну, давай
перешагни через себя, попробуй!
Последний под носом трамвай…
И где-нибудь последнее над улицей
счастливое окно… / О ты, кому бедуется!
Люби и умирай,/ и все равно―/ люби!..