Я знал уже, насколько сад огромен.
Но в ужасе от огородных пугал
по лужам, ничего не видя кроме,
приковылял однажды в нянькин угол.
Погаснуть не могла никак лампадка.
Над сыном Богородица клонилась.
Как яростно пилось мне, и как сладко
одолевала, помнится, ленивость!
Ботинки расшнуровывала мама.
Прохладный градусник впивался в тело.
Я целый месяц повторял упрямо,
что не хочу болеть… Окно потело…
Когда же я, нестриженый, как чижик,
потом из реомюрных выполз комнат,
окликнул жрущих яблоки мальчишек
и увидал ― они меня не помнят.