…………….
что ем их русский хлеб, чтоб лучше у —
бирался, и что там мне будет хуже.
Но я же не скажу, что хлеб канадский.
Потом переживаю, переже —
вываю, говорю с самим собой…
Не смейтесь над несчастным инвалидом.
Вы не смеетесь? Правда? Извините,
я, кажется, ошибся к вам окном.
Я дверью, если поздно, избегаю ―
кругом соседи, длинный коридор
коленом. Получать под зад коленом?
Спасибо. / Есть окно. Спасибо, первый
этаж. У вас второй? Ну да, ошибся.
В мои года и вы начнете путать.
Нет, я не сумасшедший: вы живете
Олеко Дундича, четыре, восемь,
а я четыре: я как раз под вами.
Над головой ни топота, ни крика,
ни телевизора. Я удивляюсь ―
интеллигентный тихий человек.
Я вас давно заметил и ― простите ―
хочу поговорить с разумным русским.
Вы не боитесь? Я не помешал?
Спасибо, не курю. Вот чай ― спасибо.
Что хорошо, так это быть не дома.
Сидишь ― никто не застучится в дверь,
что я забил их унитаз капустой.
Вы оцените: я и вдруг капуста!
И не припрется патриот Белявский: ―
Послушай, ты позоришь переулок
Олеко Дундича. А если Тито
захочет вдруг приехать посмотреть
на память югославского героя?
Из-за таких, как ты, нам будет хуже.
― А что мне Дундич? Так, рубака-парень.
Я сам бывал на фронте. Только псих
под пулями гуляет с папироской.
Я б с Дундичем в разведку не пошел.
― Ага, проговорился, сам сказал:
«Я бздун.» Ты бздун и судишь по себе.
Ты ненавидишь нас за нашу славу. ―
Он прав. Я мало верю в славу. Я
всю жизнь боялся, всю. До револю —
ции ― погромов, после ре —
волюции ― своих же комиссаров:
они забыли счет,/ что нас ― чуть-чуть.
В тридцатых ― это ужас, что в тридцатых!
В войну боялся немцев, после ― русских:
вы вспомнили, что вас-то ― ой-ой-ой!
Вас ― не боюсь. А почему? Сказать?
Я видел вас с учебником иврита
тут, за столом, в окно: я дальнозоркий.
Вы тоже да? Ну да, не к, а от.
Вы русский, значит, вам не будет хуже.
Там ничего, но много трескотни.
Я это знаю, потому что знаю.
Ну, просто я там был не так давно.
Ну, был и был. Не можете поверить?
У вас тут есть альбом «Иерусалим».
Вот посмотрите: двор, а это дом.
А кто идет по лестнице? Узнали?
Ну, то-то. Каждый может, как умеет.
Мой сын с невесткой подали и ждут.
Начальники грозятся больше года,
а я считаю так, что им завидно.
И есть чему ― ведь это, правда, счастье,
когда чего-то ждешь, и есть надежда,
и разочарованье не сейчас.
А я? Что я? Я прожил слишком много.
На что мне счастье, было б хорошо.
Но хорошо ни здесь, ни там не будет.
Мои уедут ― что ж,/ и я тогда подам ―
отцу не хорошо быть хуже сына ―
а повезет ― не доживу до визы.
Вы замечаете ― все вверх ногами.
Стол вверх ногами, мы ногами вверх,
сидим на потолке; над головой ―
линолеум, ботинки и диван.
Но почему не падает диван?
И шкаф, и книги с полок? Может, мы
уже в Австралии? Мы антиподы…
Тс! Тише! Это патриот Белявский.
Меня нашли, какой там к телефону!
Скорее уберите мой стакан.
Прощайте. Я в окно. Все вверх ногами,
и я имею шанс упасть на небо.
Пустите! Я уже держусь…
16 мая 1973.