Шварцем и Европой забряцал?
8.
Затем, что мать истории Европа ―
Столица чести, чувства и ума.
В дерме ж ее гнездится род микроба ―
Спасительская русская чума.
Спасители не крышей, крышкой гроба
Покроют возводимые дома
И вместе с нами в них умрут. Отвествуй:
Того ли для тебя хотел отец твой?
9.
Херр Шварц! Он был достоинства пример.
А ты схватился за бродяжий посох.
Ну, что же, каждый врет на свой манер;
Но я, старик из кресла на колесах,
Скажу: Москва бранится словом «херр»,
Затем что у скуластых и раскосых
Достоинство не ставится ни в грош…
Ступай! Еще в герои попадешь.
Часть II. ПУТЕШЕСТВИЕ
1.
В Россию путь ― на русском колесе.
Сокольский хор отгрохал «Гей, славяне»,
Момент ― и в приграничной полосе
Богемской сталью кованые сани
Кресалят по рокадному шоссе,
И с гор бегут гуцульские крестьяне,
Чтоб искру драгоценную в горсти
Домой, до черной печки донести.
2.
Во время оно кельты, карпы, даки
Здесь разжигали жизнь, и ей в ответ
Вопили жертвы, плакали собаки;
Но постепенно все свелось на-нет.
Идет гуцул. Душа его во мраке
От перебытых зря двух тысяч лет.
Он шляпу снимет, с добрым днем поздравит
И добрый день до вечера отравит.
3.
Сыреет в яме Лемберг, он же Львов,
От жалоб украинских самостиев:
Шинки рыдают о правах батьков ―
Их, только их первоначальный Киев,
А москали пошли от комяков
И превратились в новый бич Батыев
И тем страшней, что для царя хохол
Иуда Гоголь порох изобрел.
4.
А по кофейням толк ― уже немецкий:
«В Санкт Петерс Бурге силу взял масон,
Католик и поляк Мартын Пилецкий
(Распутный педель, что когда-то вон
Был выгнан из Лицея силой детской),
И двор славянством польским полонен,
И православью смерть в борьбе религий.»
Герой решил проведать Ставропигий.
5.
Се был Москвы передовой собор,
В австрийстем Риме община монасей.
К чужим дозор, а от чужих забор,
За коим сонм ученых ипостасей.
Там в русской филологии запор
Усердный тайнописец Копростасий
Навеки вызвал, «Слово о полку»
По вдохновенью взявши с потолку.
6.
Ключарь открыл герою, что Украйна ―
Окраина Руси. Другой монах
Хотел сказать про Киев, но нечаянно
Соврал, что был у Гоголя в гостях.
А бывший царскосел видал случайно,
Как Пушкин ― ангелок о двух крылах ―
В Пилецкого стреляет из рогатки.
С монасей дале были взятки гладки.
7.
Из польской Праги прибыл скороход,
И братия, решась, Отца и Сына
Упорно молит ночи напролет,
Чтоб, не дождав до торжества Мартына,
Полупаны, студенты, прочий сброд
Восстали ― ибо клин взыскует клина:
Да разрешит державный мордобой
Старинный спор славян между собой.
8.
Бог свят. Закрыты русские границы.
Во тьме варить историю спорей,
И над душой не виснут очевидцы
С причудливым чутьем нетопырей.
Пилецкий клином выбит из столицы ―
Ему Березов, каша и Борей.
Пока шалят варшавские смутьяны,
В Россию путь ведет через Балканы.
9.
Момент ― и в русском воинстве герой.
Яицкий есаул калмык Черняев
Стоит за брата сербского горой:
То щиплет оттоманских попугаев,
То ищет под дубовою корой
Добро упрямых, как дубы, хозяев.
Узрев российства с азиатством связь,
Союзников домой спровадил князь.
10.
Вот Чичиков досматривает сани.
По щиколотку потонув во мху,
Хор трубачей выводит «Гей, славяне».
Пустырь. Кусты. Поодаль на ольху
Пейзанин в монополечном тумане
Наносит милый вензель «Ха» и «У».
Знакомый мир ― за полосатой гранью.
Герой, прими награду за старанья.
Часть III. АПРАКСИН ДВОР
1.
Россия для приезжего ― орех,
Который надо разгрызать зубами,
Экзаменуясь под зевотный смех
На роль в еще не сочиненной драме
С негаданной развязкой. Юный чех,
Как чацкий мотылек, летел на пламя
И сам подставил шею под удар,
Порхнувши с парохода на пожар.
2.
Апраксин двор горел стоймя, как свечка.
Спекались кожи, фыркали меха,
Искрило сало и стреляла гречка.
У красного родного петуха
Народ локтями добывал местечко
Поближе к пре, подальше от греха.
Купечество учло небес немилость
И воевать стихию не стремилось.
3.
Герой сразбегу взял барьер толпы,
Нырнул в бурун крошащегося крова
И вынес штуку ситца, куль крупы
И дикого с похмелья домового, ―
Но не разгрыз расейской скорлупы
И был предъявлен в качестве улова,
Когда пожарный заспанный обоз
На поджигателей повысил спрос.
4.
Всегда фекаловатый Чернышевский
Петролеем и серой вдруг запах;
Он выскочил на освещенный Невский
В покрытых свежей копотью очках;
Ему навстречу мчался Достоевский;
Городовой был рядом, в двух шагах,
Но по гнилой интеллигентской складке
Писатель не донес и слег в припадке.
5.
А встав, он поднял виденное зло
До эсхатологического чина: ―
Отечество нам Царское ― Село,
А Верховенским адская ― машина:
Безумцы бредят, что в аду тепло,
Что бытие ― колеса и пружина,
Что надо рвать Россию как запал,
Чтоб мир взорвался и в тепло попал.
6.
Москва гудела, запирая крепость: ―
За Бологим чадит чухонский хлев!
Неправый левый видел в нас нелепость,
Но если правый прав, то левый ― лев,
И днесь являет зверскую свирепость,
Как здесь являют мудрый древний гнев:
Мы, москвичи, пошли от Хомякова
И нам с Европой спорить ох не ново.
7.
А в Питере мундирный воротник
Героя притеснял в казенном доме: ―
Тебя из чешской Праги Матерник
Прислал погнить в холодной на соломе?
Ты бунтовщик, ей-Богу, бунтовщик
И живо загремишь к царю Ереме.
Нам твой дружок Поганка не указ:
Ни херр отсюда ни хера не спас.
8.
Орех раскрылся дружбой часового: ―
Ну, что ты, что ты, это, брат, того,
Того, а не чего-нибудь иного ―
Оно ведь, право слово, ничего,
Тем более, что ничего такого
И, стало быть, сойдет безо всего.
Вот так-то лучше. Ладно, не печалься,
Рассудит Карла Карлыч. Он начальство.
9.
― Вы взяли имя Черный? Это жаль.
Верните Шварц. В России хватит черный.
Вы как герой с балканская медаль
Найдет занятий чистый и просторный ―
Учить московский барышня рояль.
Российский человек ― слуга покорный,
Хороший человек. Вы заживет,
И ни назад не надо, ни вперед.
Часть IV. ШВАРЦ
1.
Сто лет Россия киснет без реформ
И колупает старые болячки.
Страну пустили на подножный корм,
И я, дошкольник, озверев от жвачки,
Алкая цельных красок, чистых форм,
Вязался с бабкой в гости, ждал подачки
И с нищих брал свой нищенский оброк ―
Открытку, марку, царский пятачок.
2.
Однажды нас окликнули: ― Ирина
Никитична, зашли бы! Это внук? ―
… Под белым полотенцем пианино,
На нем Бетховен, Моцарт, Гендель, Глюк,
На полочках фарфор, фаянс и глина,
По стенам Беклин, Рафаэль и Штук
В багете под стеклом. С голодным жаром
Я прилепился к дивным обжедарам.
3.
Седой хозяин был заметно рад: ―
Мой друг, я вижу, ты прекрасным занят.
Ты видишь то, чем славился Закат:
Пока хватает глаз, гляди на Запад,
Пока хватает сил, иди назад ―
Иначе можно обезуметь за год…
Ты любишь ли стихи? Сильней всего?
Вот чешский Пушкин, гений, божество.
4.
Он прожил двадцать три или четыре,
Но Махе поклонился весь народ:
О Данте, о Гомере и Шекспире
Чех слышал слух ― и видел перевод.
Да что такое русский Пушкин в мире,
Сам Бог отсюда вряд ли разберет.
Вселенские проистекали души
Лишь из вселенских языков. Но слушай:
5.
«Был поздни вечер, првни (первый) май,
Вечерни май, был ласки (ласки) час,
Звал благовоньем вдаль боровы гай,
Звал к ласки грам грдлички (птички) глас…»
Как музыка. Но нет, не понимай,
Что это слышит кто-то, кроме нас:
Наш чешский слишком избранный сосуд.
Учи немецкий ― все тебя поймут.
6.
Ах немцы! Я взрывался, как шутиха,
И проповедал ложный идеал,
За что имел отслушать Меттерниха ―
О как он врал, какую правду врал…
И здесь у вас, когда изведал лиха,
Мне русский немец в руку подыграл.
Ах если бы философ нами правил,
То русским немцам памятник поставил!
7.
Без немцев, господа, не вглубь, а вширь
Растет когда-то славное славянство,
Историю свою ведет в Сибирь,
А географии дает дворянство.
Без них кругом китайский монастырь,
И если где-то шум, то, верно, пьянство,
А если книга, то словесный сор,
Как «Слово о полку» и «Краледвор».
8.
Так что меня к России повернуло?
Я услыхал, что Запад ― западня
И убежал от участи гуцула.
О как меня звала назад родня!
Но тут болото мигом затянуло,
И силы вдруг оставили меня…
Друзья, прошу прощенья за ворчанье;
Примите этот снимок на прощанье. ―
9.
Прямой старик на жактовском дворе
При галстуке, с лопатой, возле тачки;
Покатый лоб в косматом серебре,
Усы на взлете ― никакой потачки,
Напоминатель о былой поре
Живой и бодрый в центре общей спячки;
А ближе ― клумба, кажется, в цвету
И рамка, подводящая черту.
1972―73.