Исполненные долгого цветенья.
Мы понесли вблизи сердец своих
Спокойные и влажные каменья
Причастных мирозданью мостовых.
Полдневный путь был ревностью отмечен,
Касаньем камня к сердцу. Облака
Безгневно жили, воздвигался вечер,
И ветр классический, и горестный закат.
Но, утомясь последним созерцаньем
Мучительных сближений, воля вежд
Прияла вновь Элизиум Надежд,
В предельной нежности, в безмерном чарованье.
И в комнате, в которой вечера
Слагают полусветы на эстампы,
Нас приобщает свет зеленой лампы
Преджизненным свершеньям до утра.
И благ, и неизведанно спокоен
Зеленый сумрак ― никогда не рань
Живущего познавшею рукою,
И жизнь являй, как сладостную дань,
Простую дань сладчайшего почина
Земле, прошедшей множество небес…
О Рокамболь, бубновый интерес,
Качели, бури, старость и кончина.
Март 1927
Мы понесли вблизи сердец своих
Спокойные и влажные каменья
Причастных мирозданью мостовых.
Полдневный путь был ревностью отмечен,
Касаньем камня к сердцу. Облака
Безгневно жили, воздвигался вечер,
И ветр классический, и горестный закат.
Но, утомясь последним созерцаньем
Мучительных сближений, воля вежд
Прияла вновь Элизиум Надежд,
В предельной нежности, в безмерном чарованье.
И в комнате, в которой вечера
Слагают полусветы на эстампы,
Нас приобщает свет зеленой лампы
Преджизненным свершеньям до утра.
И благ, и неизведанно спокоен
Зеленый сумрак ― никогда не рань
Живущего познавшею рукою,
И жизнь являй, как сладостную дань,
Простую дань сладчайшего почина
Земле, прошедшей множество небес…
О Рокамболь, бубновый интерес,
Качели, бури, старость и кончина.
Март 1927