ФИЛОСОФИЯ КЛАССИЦИЗМА
Все любят (много раз я проверял)
Заглядывать в чужие окна, если
Там свет зажжен. Воспитанные люди
Довольствуются, правда, быстрым взглядом,
Чуть замедляя шаг. А я люблю,
Особенно в хороший летний вечер,
Греметь в трамвае по кольцу бульваров,
Когда, как золотые соты, окна
Мелькают по стенам. / Глядишь сквозь них,
Таким спокойствием, таким уютом
Полны там комнаты! Всегда удачно
Поставлены буфет, кровать, кушетка;
Всегда сверкает чайный стол; всегда
Нарядны занавески и картины,
И кажется, что дружная семья,
Прозрачные и радостные люди
Там обитают, что веселый смех
Лишь за трамвайным грохотом не слышен…
На самом деле далеко не так:
Буфет облуплен, и кровать промята;
Несвежи занавески; на картине
Какой-нибудь затрушенный пейзаж
Иль гурия грудастая, а люди
Подсчитывают с радостною злобой,
Кто и в каком объеме жизнь заел
Другому… Чаще ― так. / И всё же, всё же
Иллюзия непобедима. / Я
Видал модели под стеклом, ― фрегат
Или собор; в хрустальных пресс-папье
Париж или Неаполь; панорамы
В брелоках или ручках ― Ниагара,
Везувий, Эйфелева башня. Помню,
На святках «со звездой ходили»; в звездах
Посередине грот бывал ― «вертепик»,
Со всем, что надо: ясли и ребенок,
И прочее, ― приятно освещенный
Огарочком… / Всё это я любил
За блеск, за четкость, за уют, за воздух.
Не правда ли? Здесь ключ. / Подумать только:
Стена. Стена! Тупая плоскость, камень,
Дурная непрерывность. И ее ―
Вдруг пронизает, в третье измеренье
Прорвавшись, блеск и воздух! Есть―/ пространство,
Есть ― ритм!.. / А дом? Подумать только: дом!
Огромная и гулкая коробка,
Где страшно отдается голос; где ―
Мрак, нежить, мусор, паутина, крысы.
Громадный череп с выветренным мозгом!
И вдруг ― в нем соты, светлые ячейки,
Некрупные, где внятен каждый голос,
Где форточка уже дает прохладу,
Где кафель печки дышит теплотой,
Где самовар шумит, поет пьянино,
Смеются дети… / Вдумайтесь: буфет!
Его чертил безлобый неудачник,
Понасадив каких-то глупых шишек,
Карнизиков ненужных, заострив
Углы, чтобы коленкой натыкаться;
В нем сохла колбаса и прел пирог,
И тараканы подъедали крошки,
В нем плесень пробиралась в закутки,
В нем волгла соль. И тут, мелькнув на миг,
Являет он лишь суть свою: прекрасный
Разлив доски дубовой, ясный лак
И ― вещность. Колбасой и пирогом
Не пахнет он, и ― неприметны шишки…
Картина! Ну, глядеть ― иди в музей.
Лишь Эрмитаж достоин Клод Лоррена
Или Брюллова. В быт идут оглодки, ―
Мазня, где нет рисунка, цвета, формы,
Где вместо содержанья ― сентимент,
Сей маргарин души. А пролетая,
Ты видишь золотой клинок багета,
Лазури клок, иль крон зеленых сгусток,
Иль плавный выгиб женского бедра.
Опять ― лишь суть: обрывок спектров жгучих,
Плоть радуги!.. / А люди! Незаметны
Ни скулы грубые, ни узкий лоб,
Ни плоские ― облатками ― глаза;
Не слышно глупых шуток, злобных вскриков,
Видны тела лишь в их прекрасной сути;
Лицо, чело, движенья умных рук.
Мне не узнать, что это ― регистратор,
Та ― машинистка, тот ― пьянчуга, тот ―
Не по летам ретивый старикашка.
Я вижу ― вот отец, придя с работы,
Рад отдохнуть; вот мать дает ребенку
Грудь, налитую нежным молоком;
Вот школьник сел за книжку; вот поэт
Глядит в простор, уже перо макая.
Всё ― только суть; всё ― так, как нужно. / Миг
Достаточен, чтобы схватить всё это
В единстве, в установке, в существе,
В идее, воплощенной зримо. / Правда,
Всё это есть у классиков: трехмерность,
Объемность, расчлененность, свет, и воздух,
И краска, и ― та доминанта жизни,
Что в основном стремится вверх и вверх?
1937