На крайнем рубеже земном,
Под сенью призрачных небес,
Объятый беспробудным сном,
Раскинулся дремучий лес.
Сквозь грозовые облака,
В туманной дымке слюдяной
Он кажется издалека
Зубчатой крепостной стеной.
Он полон вещей тишины,
Он полон зоркой темноты, ―
Кольцом болот окружены
Его деревья и кусты.
И неоглядно широки,
За серебром речных излук
Лежат зыбучие пески
Бог весть на сколько верст вокруг!
Не отыскать к нему дорог,
Ни малой тропки не найти, ―
От первых дней на вечный срок
Его минуют все пути.
Когда мне было десять лет,
Я в этот лес забрел впервой,
Глядел, дивясь, на бересклет
С живой пылающей листвой.
Я пил дыханье влажных трав,
Простертых в беспробудном сне,
И, к небу голову задрав,
Следил за белкой на сосне.
И так доступна и близка,
Ко мне склонялась в те года
Сквозь призрачные облака
Дерев зубчатая гряда.
И в сонной чаще разлита,
Везде ждала меня она ―
Всевидящая темнота,
Всезнающая тишина.
В ней чудилась такая страсть,
Такая власть и торжество,
Что я дрожал, боясь упасть
От стука сердца моего.
Ладони стиснув на груди,
Я жадно звал немую тьму:
«Приди… приди… приди… приди…» ―
Шепча неведомо кому.
И словно эхом порожден,
Из древних дебрей в тот же миг
Ответный зов, крылатый стон
Души младенческой достиг.
С тех пор я стал и слаб и стар,
Но, в сердце свято хороня,
Унес я песен странный дар,
И он доныне у меня.
Он у меня, тот талисман!
Лишь стоит веки мне сомкнуть,
Я вижу небо и туман,
Знакомый лес и верный путь.
Стремясь к нему, как блудный сын,
Я вижу снова издали
Дремучий рай в кольце трясин
На крайнем рубеже земли.
Я вижу тот ребячий след,
Проложенный в траве густой,
И огнелистый бересклет,
И бурелом, и сухостой.
И кажется, что жизнь сама
Здесь растворилась в забытьи…
Опять безмолвие и тьма
Лепечут песни мне свои.
И, словно символы судьбы,
Овеянные тишиной,
Тысячелетние дубы
Склоняют кроны надо мной.
13-15 февраля ― 2-3 марта 1948, Ветлосян
Под сенью призрачных небес,
Объятый беспробудным сном,
Раскинулся дремучий лес.
Сквозь грозовые облака,
В туманной дымке слюдяной
Он кажется издалека
Зубчатой крепостной стеной.
Он полон вещей тишины,
Он полон зоркой темноты, ―
Кольцом болот окружены
Его деревья и кусты.
И неоглядно широки,
За серебром речных излук
Лежат зыбучие пески
Бог весть на сколько верст вокруг!
Не отыскать к нему дорог,
Ни малой тропки не найти, ―
От первых дней на вечный срок
Его минуют все пути.
Когда мне было десять лет,
Я в этот лес забрел впервой,
Глядел, дивясь, на бересклет
С живой пылающей листвой.
Я пил дыханье влажных трав,
Простертых в беспробудном сне,
И, к небу голову задрав,
Следил за белкой на сосне.
И так доступна и близка,
Ко мне склонялась в те года
Сквозь призрачные облака
Дерев зубчатая гряда.
И в сонной чаще разлита,
Везде ждала меня она ―
Всевидящая темнота,
Всезнающая тишина.
В ней чудилась такая страсть,
Такая власть и торжество,
Что я дрожал, боясь упасть
От стука сердца моего.
Ладони стиснув на груди,
Я жадно звал немую тьму:
«Приди… приди… приди… приди…» ―
Шепча неведомо кому.
И словно эхом порожден,
Из древних дебрей в тот же миг
Ответный зов, крылатый стон
Души младенческой достиг.
С тех пор я стал и слаб и стар,
Но, в сердце свято хороня,
Унес я песен странный дар,
И он доныне у меня.
Он у меня, тот талисман!
Лишь стоит веки мне сомкнуть,
Я вижу небо и туман,
Знакомый лес и верный путь.
Стремясь к нему, как блудный сын,
Я вижу снова издали
Дремучий рай в кольце трясин
На крайнем рубеже земли.
Я вижу тот ребячий след,
Проложенный в траве густой,
И огнелистый бересклет,
И бурелом, и сухостой.
И кажется, что жизнь сама
Здесь растворилась в забытьи…
Опять безмолвие и тьма
Лепечут песни мне свои.
И, словно символы судьбы,
Овеянные тишиной,
Тысячелетние дубы
Склоняют кроны надо мной.
13-15 февраля ― 2-3 марта 1948, Ветлосян
