Коню поклажа тяжела,
И он бредет едва-едва.
Лежит студеная зола,
А под золой растет трава.
Приходит старый лесоруб,
Валит сосну в последний раз ―
Поет, не разжимая губ,
Глядит, не поднимая глаз.
Какую песню он поет?
В какой руке зажал топор?
А на деревьях снег и лед,
И на снегу горит костер.
Но лесоруб во власти сна,
Ему и жизнь не дорога.
Безмолвно падает сосна,
Вздымая вечные снега.
Старик садится у окна,
Похлебку черную варит,
Он только смотрит на меня
И ничего не говорит.
Он только смотрит на меня,
Зажав топор в худых руках.
Попона моего коня
Висит на старческих плечах.
Давно пора проститься мне,
А он не говорит со мной,
И треплет ветер на спине
Лохмотья кожи ледяной.
Кружится ветер полосой,
Метет по лесу дым и чад,
А лесоруб идет босой
Туда, где топоры стучат.
Стучат, как дятлы, топоры,
И вижу я ― костры во мгле,
Большие белые костры
Горят на каменной земле.
1932
И он бредет едва-едва.
Лежит студеная зола,
А под золой растет трава.
Приходит старый лесоруб,
Валит сосну в последний раз ―
Поет, не разжимая губ,
Глядит, не поднимая глаз.
Какую песню он поет?
В какой руке зажал топор?
А на деревьях снег и лед,
И на снегу горит костер.
Но лесоруб во власти сна,
Ему и жизнь не дорога.
Безмолвно падает сосна,
Вздымая вечные снега.
Старик садится у окна,
Похлебку черную варит,
Он только смотрит на меня
И ничего не говорит.
Он только смотрит на меня,
Зажав топор в худых руках.
Попона моего коня
Висит на старческих плечах.
Давно пора проститься мне,
А он не говорит со мной,
И треплет ветер на спине
Лохмотья кожи ледяной.
Кружится ветер полосой,
Метет по лесу дым и чад,
А лесоруб идет босой
Туда, где топоры стучат.
Стучат, как дятлы, топоры,
И вижу я ― костры во мгле,
Большие белые костры
Горят на каменной земле.
1932