
Я видел Море Черное во сне,
Как сирота под старость видит маму.
Оно большой рекой приснилось мне,
Похожей на Печору или Каму.
Вдоль берегов распаханной земли
Влеклась вода, краями небо тронув,
И желтые и белые цвели
Кувшинки на поверхности затонов.
Но это было море предо мной,
Зажатое меж берегов покатых!
Знакомый запах ― йодный, смоляной ―
Шел от него; и паруса в заплатах ―
Лохмотья нищей юности моей, ―
Бросая вызов сумраку ночному,
Средь укрощенных временем зыбей
Ловили ветер так не по-речному!
И каждый вздох, и каждая волна
Утраченное сердце воплощали;
И всё равно ― пресна иль солона,
Но эта влага, полная печали,
Воистину была водой морской,
Вернувшейся к истокам отдаленным,
Чтобы присниться мне большой рекой,
Полузабытым материнским лоном.
1935
Как сирота под старость видит маму.
Оно большой рекой приснилось мне,
Похожей на Печору или Каму.
Вдоль берегов распаханной земли
Влеклась вода, краями небо тронув,
И желтые и белые цвели
Кувшинки на поверхности затонов.
Но это было море предо мной,
Зажатое меж берегов покатых!
Знакомый запах ― йодный, смоляной ―
Шел от него; и паруса в заплатах ―
Лохмотья нищей юности моей, ―
Бросая вызов сумраку ночному,
Средь укрощенных временем зыбей
Ловили ветер так не по-речному!
И каждый вздох, и каждая волна
Утраченное сердце воплощали;
И всё равно ― пресна иль солона,
Но эта влага, полная печали,
Воистину была водой морской,
Вернувшейся к истокам отдаленным,
Чтобы присниться мне большой рекой,
Полузабытым материнским лоном.
1935