НАТАЛЬЯ ШИШИГИНА, ИНСТРУМЕНТ ДЛЯ ПРОЯВЛЕНИЯ ДУХОВ, ПЕРЧАТКА И ТЕЛЕФОН
― Здрасьте.
Черепаха бронзовой люстры,
высокие зеркала.
Все замахали ― тише. Не разбудите, тише.
она давно уж впала в транс.
И впрямь. Лет сорока, а волосы седые
и в старомодном плюшевом жакете,
глаза полузакрыты, белки сочатся мокреньким рассветом.
Рука мучительно отогнутая вверх
cтрочит на листике лежащем на затылке.
Терентьев рядом ― сухой, в очках с отвислою губою
к ней наклонен как бы вампир влюбленный.
Листок забрал, она так тяжко дышит.
Читает он: “Как в тесное ущелье,
мне в медиума трудно так войти…
мне хорошо… я близко… я далеко…”
Терентьев за плечо ее схватил
и прошипел ― Кто ты? скажи скорее.
Шишигина покрылась белым потом
и басом низко спела ― Аввакум.
Терентьев задрожал, подумал ― А Настасья?
― Со мной моя Настасья, ― говорит ―
Вам хорошо там? ― Хорошо. Довольны.
― Sic ― в сторону Терентьев говорит.
― Нам хорошо. Но тут меня теснит
Какой-то отрок, новенький должно быть,
Я помогу ему, ведь трудно без сноровки
Нам в медиумов этих залезать.
Как в ненадеванную узкую перчатку,
Бас замолчал и слабый голос мальчика звенит ―
Я Саша, мама! Видишь ли меня?
За сердце дама в черном тут схватилась.
― Я Саша, мама! Видишь ли меня?
Я рядом справа от тебя
Ну протяни мне руку и увидишь.
Она рукой хватает голый воздух
И дышит громко, вся позеленев ―
Не видишь, нет, ну, значит, и не нужно
А я тебя так вижу хорошо
Не плачь, я стал другой… совсем другой.
Ты та же… я… я всем чужой.
Приемник мой не отдавайте Коле,
Пусть подрастет, а то сломает только.
Мне хорошо… скажите Наде,
Что я другой, что это все равно.
И пусть не плачет. Трудно… я потом…
Несчастная упала на пол дама
Терентьев: Тс-с-с, еще что скажешь, Саша?
― Устал… Потом… Я больше не могу…
Шишигину Терентьев разбудил ―
Устала, как мешки таскала. Являлись что ль?
― Устала ― бедная ― гостей-то было двое
На выпей-ка скорей чего-нибудь.
А дама воду пьет и шепчет все одно:
Он сам его собрал и очень им гордился
И плачет.
В волненье чаю молча напились,
Шишигиной кагору наливали.
И разошлись.
Ужели вправду мертвые так рядом,
что видят нас и с нами говорят?
И те же мысли, те ж у них забавы?
Нет, нет! Душ отлетевших путь иной…
О Боже!
Я хохот злобных бесов слышу,
Шпионов нашей жизни праздной,
Безжалостных дурашливых и ловких,
Блуждающих, летающих повсюду,
Свои поганые нетленные тела
Сквозь наши ― бренные ― они проносят,
Напиток глупости надменно пьют
И тычут пальцами в Твое творенье.
23 марта 78 г.