Уж ночи опускались пальцы на головы лесные,
Но свет вечерний еще сквозил,
Как свитки Торы ― столбы сосновые,
В них зреют буквы, скрытых полны сил.
О, ни слова не скажу от себя ―
Только то ― что запечатано внутри,
Что трубчатая кора проскрипит,
Хор гудящих в землю труб прогудит.
Но наступит страшный, да, наступит праздник,
Раскатают их, как тонкое тесто,
Нет, никто не прочтет, не узнает
Глубины растворенного палимпсеста.
У живого под корой не видно,
У мертвого высыхает,
Дерево в ночном сиянье
Мучается, вздыхает.
Треск пелен, разрываемых во тьме,
Хруст деревянного, древнего, дровяного,
Это ― мука дриад, это ― сила любви,
Невыносимо скрытого слова.
1990
Но свет вечерний еще сквозил,
Как свитки Торы ― столбы сосновые,
В них зреют буквы, скрытых полны сил.
О, ни слова не скажу от себя ―
Только то ― что запечатано внутри,
Что трубчатая кора проскрипит,
Хор гудящих в землю труб прогудит.
Но наступит страшный, да, наступит праздник,
Раскатают их, как тонкое тесто,
Нет, никто не прочтет, не узнает
Глубины растворенного палимпсеста.
У живого под корой не видно,
У мертвого высыхает,
Дерево в ночном сиянье
Мучается, вздыхает.
Треск пелен, разрываемых во тьме,
Хруст деревянного, древнего, дровяного,
Это ― мука дриад, это ― сила любви,
Невыносимо скрытого слова.
1990