РАСПРОДАЖА БИБЛИОТЕКИ ИСТОРИКА
Вот тот нагой, что там в углу сидит ―
На нем чужой башмак с алмазной пряжкой ―
Он бледен, жалок, не был знаменит
И жил он дома меньше, чем на Пряжке.
Это в веке чужом золотят стремена,
Так причудливо строят и крепко,
Но когда ты живешь-то в свои времена
И буденовка кажется кепкой.
Потому он ушел, он сошел по мосткам ―
Корешков ― по хрустящим оторванным ― вниз ―
К фижмам, к пахнущим уксусом слабым вискам,
Где для яда ― крапленый сервиз.
Где масоны выводят в ночи цыплят
Из вареных вкрутую яиц,
Но их шепот так слаб, так прозрачен наряд,
Так безглазо сияние лиц!
С волной паломников он шел другое лето,
Кто темные воды их пьет?
За желтой и сухой гвоздикой Назарета
Дитя босое в сумерках бредет.
Он повсюду ― в полях и трактирах искал
Полета отравленной шпаги,
Но бесплотное сердце клинок протыкал
Только разум мутя и лишая отваги.
Лик человечества ― не звук пустой ―
Есть люди-уши, люди-ноздри, зубы,
В те дни он был небрит, весь в бороде густой,
Не то что в наши дни ― тончал и шел на убыль.
Все души с прочернью как лес весной,
Но вот придет светясь Франциск Ассизский
Чтоб мир прелестен стал как одалиска
Довольно и одной души, одной!
Но закрутилось колесо, срывая все одежды ―
Повсюду ― легионы двойников,
Их не найти нет никакой надежды
Зарывшись в легионы дневников.
Идет острижена на плаху королева,
Но чтоб замкнулся этот круг ―
Вперед затылком мчится дева
И смотрит пристально на юг,
Когда она подходит ближе,
Из-под корсета вынимая нож,
Хоть плещешься в ботинке с красной жижей
Марат, ты в этот миг на короля похож.
Повсюду центр мира ― страшный луч
В моем мизинце и в зрачке Сократа,
В трамвае, на луне, в разрыве мокрых туч
И в животе разорванном солдата.
Где в огненной розе поет Нерон
И перед зеркалом строит рожи,
Где в луну Калигула так влюблен,
Что плачет и просит спуститься на ложе.
Где Клеопатра, ночной мотылек,
С россыпью звезд на крылах своих нежных,
Флот деревянный – магнит уволок,
Дикий он тянет – что не железно.
Ах, он всех ― он даже Петра любил,
Что Россию разрезал вдоль,
Черной икрой мужиков мостовые мостил,
Но душ не поймал их вертких как моль.
Ах не он ли и Павлу валерьянку носил,
Просил ― не ссылай хоть полками ―
Но тот хрипел и тень поносил
И как дитя топотал ногами…
Он в комнате пустой ― все унесли,
Его витраж разбили на осколки,
Пометы стерли, вынули иголку,
Что тень скрепляла с пестротой земли.
Но больше он любил в архивах находить,
Кого напрочь забыто имя ―
При свете ярком странно так скрестить
Свои глаза ― с смеженными, слепыми,
Но благодарными, а сам он знал,
Что уж его наверно не вспомянут,
У входа, впрочем, душ един клубится вал,
А имена как жребии мы тянем.