Сверчок жил у нас под самою крышей/ между войлоком и холстом.
Он был рыжий и толстый,/ с большими усами/ и кривым, как сабля, хвостом.
Он знал, когда петь и когда молчать,/ он не спутал бы никогда;
он молча ползал в жаркие дни/ и грустно свистел в холода.
Мы хотели поближе его разглядеть/ и утром вынесли за порог,
и он, как шофер, растерялся, увидев/ сразу столько дорог.
Он удивленно двигал усами,/ как и мы, он не знал, почему
большой человек из соседней юрты/ подошел вплотную к нему.
Я повторяю:/ сверчок был толстый,/ с кривым, как сабля, хвостом,
но всего его, маленького,/ можно было/ накрыть дубовым листом.
А сапог был большой―/ сорок третий номер,/ с гвоздями на каблуке,
и мы не успели еще подумать,/ как он стоял на сверчке.
Мы решили, что было б смешно сердиться,/ и завели разговор о другом,
но человек из соседней юрты/ был молча объявлен нашим врагом.
Я, как в жизни, спутал в своем рассказе/ и важное, и пустяки,
но товарищи скажут,/ что все это правда/ от первой и до последней строки.
1939