II
Прошли два дня. Недолгий срок.
День пролетает, словно птица.
Но вот опять должны родиться
Ряды таких же быстрых строк.
Готовлю вам не поясненье.
Сокрыт и хладен, но кипуч,
Опять бурлит прозрачный ключ,
Опять услышите вы пенье.
Я так скажу: иного взор
Глядит спроста на звезды в небе,
На васильки в созревшем хлебе
И на верхи высоких гор.
А мир текуч. И где различье
Меж водами живой реки
И тайной хлеба? Васильки,
И лилии, и песня птичья
Давно слилися для меня
В один поток. Но в этом пестром
Для многих мире взором острым
Я вижу глуби. Оттеня
Прошедший день, приходит черный
Теней ночных безликий полк:
Кто говорил ― давно умолк,
И ковачи, оставив горны,
Устало спят, Упал покров,
И, кто не слеп, гляди смелее:
Издалека, прохладой вея,
Рекой лияся, цепких ков
Земных заржавленные кольца ―
Богов всезнающая Дочь ―
Вдруг обнажает взору ночь.
Войди с душою богомольца,
Но не молись. Иной поре
Твоя назначена молитва.
В ночи охотнику ― ловитва.
Готовься. Только на заре
Помолишься. Стрелою меткой
Ночную птицу подстрели.
Поставь алтарь и повели
Широкой пальмового веткой
Его прислужнику прикрыть.
Под утро огнь зажги, гадая,
Что ждет в пути дневном. И, тая,
Подскажет дым, как нужно плыть.
Поэт ― охотник. Песня ― птица.
Так, отрешась от суеты,
Добыл ее стрелою ты.
Се благовонный дым курится…
Не удивляйтесь, если днем,
Когда роняет зерна колос,
Я вам скажу (как ровен голос!),
Что ключ и зерна об одном,
Струясь, поют. Водой живою
Напитан мир. И все течет.
Во влаге лебедь правит лёт…
Я тверд и сух, но я омою,
Склонясь, горящее лицо.
Я из воды возьму златое,
Глубоко скрытое, святое
Царево брачное кольцо…
Иной увидит, так взглянувши,
Густых и ржавых ― древних лет ―
Убор волос, глубокий свет
Прозрачных глаз и, потонувши
В неощутимой глубине,
Не подаривши слова даже,
Пройдет. А вы ― душою та же,
Что прежде, ― смерите извне
Мимоидущего. Привета
Достоин только тот, кому
Идти назначено во тьму.
Таким понятна тайна света.
1912
Прошли два дня. Недолгий срок.
День пролетает, словно птица.
Но вот опять должны родиться
Ряды таких же быстрых строк.
Готовлю вам не поясненье.
Сокрыт и хладен, но кипуч,
Опять бурлит прозрачный ключ,
Опять услышите вы пенье.
Я так скажу: иного взор
Глядит спроста на звезды в небе,
На васильки в созревшем хлебе
И на верхи высоких гор.
А мир текуч. И где различье
Меж водами живой реки
И тайной хлеба? Васильки,
И лилии, и песня птичья
Давно слилися для меня
В один поток. Но в этом пестром
Для многих мире взором острым
Я вижу глуби. Оттеня
Прошедший день, приходит черный
Теней ночных безликий полк:
Кто говорил ― давно умолк,
И ковачи, оставив горны,
Устало спят, Упал покров,
И, кто не слеп, гляди смелее:
Издалека, прохладой вея,
Рекой лияся, цепких ков
Земных заржавленные кольца ―
Богов всезнающая Дочь ―
Вдруг обнажает взору ночь.
Войди с душою богомольца,
Но не молись. Иной поре
Твоя назначена молитва.
В ночи охотнику ― ловитва.
Готовься. Только на заре
Помолишься. Стрелою меткой
Ночную птицу подстрели.
Поставь алтарь и повели
Широкой пальмового веткой
Его прислужнику прикрыть.
Под утро огнь зажги, гадая,
Что ждет в пути дневном. И, тая,
Подскажет дым, как нужно плыть.
Поэт ― охотник. Песня ― птица.
Так, отрешась от суеты,
Добыл ее стрелою ты.
Се благовонный дым курится…
Не удивляйтесь, если днем,
Когда роняет зерна колос,
Я вам скажу (как ровен голос!),
Что ключ и зерна об одном,
Струясь, поют. Водой живою
Напитан мир. И все течет.
Во влаге лебедь правит лёт…
Я тверд и сух, но я омою,
Склонясь, горящее лицо.
Я из воды возьму златое,
Глубоко скрытое, святое
Царево брачное кольцо…
Иной увидит, так взглянувши,
Густых и ржавых ― древних лет ―
Убор волос, глубокий свет
Прозрачных глаз и, потонувши
В неощутимой глубине,
Не подаривши слова даже,
Пройдет. А вы ― душою та же,
Что прежде, ― смерите извне
Мимоидущего. Привета
Достоин только тот, кому
Идти назначено во тьму.
Таким понятна тайна света.
1912