Мир абстракций, тот, что рядом, рядом
жил со мной, глядел туманным взглядом,
никогда не посещался мной,
был невыездной страной.
Что мне делать в этом странном мире?
Обобщения легки, как дым,
не оттянут мышцы, словно гири.
Предоставим это молодым.
Факты накоплялись и скоплялись,
друг за дружку иногда цеплялись,
тлели в кучах прелою листвой,
палой, прелой, но еще живой.
Я их не выстраивал в системы,
этих не соединял я с теми.
Я не разворашивал навал
и концепций в нем не узнавал.
Что там ни толкуй ученый олух,
я анатом, а не физиолог.
Не геолог я ― промысловик.
Обобщать я вовсе не привык.
Просто думаю, отнюдь не мыслю,
и подсчитываю, а не числю
и с древнеславянским языком
даже в кратком курсе незнаком.
Фактовик, натуралист, эмпирик,
а не беспардонный лирик!
Малое знаточество свое
не сменяю на вранье.
жил со мной, глядел туманным взглядом,
никогда не посещался мной,
был невыездной страной.
Что мне делать в этом странном мире?
Обобщения легки, как дым,
не оттянут мышцы, словно гири.
Предоставим это молодым.
Факты накоплялись и скоплялись,
друг за дружку иногда цеплялись,
тлели в кучах прелою листвой,
палой, прелой, но еще живой.
Я их не выстраивал в системы,
этих не соединял я с теми.
Я не разворашивал навал
и концепций в нем не узнавал.
Что там ни толкуй ученый олух,
я анатом, а не физиолог.
Не геолог я ― промысловик.
Обобщать я вовсе не привык.
Просто думаю, отнюдь не мыслю,
и подсчитываю, а не числю
и с древнеславянским языком
даже в кратком курсе незнаком.
Фактовик, натуралист, эмпирик,
а не беспардонный лирик!
Малое знаточество свое
не сменяю на вранье.
