МЕЖДУ СТОЛЕТИЯМИ
Захлопывается, закрывается, зачеркивается столетье.
Его календарь оборван, солнце его зашло.
Оно с тревогой вслушивается в радостное междометье,
приветствующее преемствующее следующее число.
Сто зим его, сто лет его, все тысяча двести месяцев
исчезли, словно и не было, в сединах времен серебрясь,
очередным поколением толчется сейчас и месится
очередного столетия очередная грязь.
На рубеже двадцать первого я, человек двадцатого,
от напряженья нервного, такого, впрочем, понятного,
на грозное солнце времени взираю из-под руки:
столетия расплываются, как некогда материки.
Как Африка от Америки/ когда-то оторвалась,
так берег века ― от берега―/ уже разорвана связь.
И дальше, чем когда-нибудь,/ будущее от меня,
и дольше, чем когда-нибудь,/ до следующего столетья,
и хочется выкликнуть что-нибудь,/ его призывая, маня,
и нечего кликнуть, кроме/ тоскливого междометья.
То вслушиваюсь, то всматриваюсь, то погляжу, то взгляну.
Итожить эти итоги, может быть, завтра начну.
О, как они расходятся,/ о, как они расползаются,
двадцатый/ и двадцать первый,/ мой век/ и грядущий век,
для бездн, что между ними трагически разверзаются,
мостов не напасешься,/ не заготовишь вех.