В двадцатом веке дневники
не пишутся и ни строки
потомкам не оставят.
Наш век ни спор, ни разговор,
ни заговор, ни оговор
записывать не станет.
Он столько видел, этот век, ―
смятенных вер, снесенных вех,
невставших ванек-встанек, ―
что неохота вспоминать.
Он вечером в свою тетрадь
записывать не станет.
Но стих ― прибежище души.
Без страха в рифму все пиши.
За образом ― как за стеною.
За стихотворного строкой,
как за разлившейся рекой,
как за броней цельностальною.
Лишь по прошествии веков
из скомканных черновиков,
из спутанных метафор
все извлекут, что ни таят:
и жизнь, и смерть,/ и мед, и яд,
а также соль и сахар.