День сгорал, недужно бледный
и безумно чуждый мне.
Я томился и метался
в безнадежной тишине.
Я не знал иного счастья, ―
стать недвижным, лечь в гробу.
За метанья жизни пленной
клял я злобную судьбу.
Жизнь меня дразнила тупо,
возвещая тайну зла:
Вся она, в гореньи трупа,
Мной замышлена была.
Это я из бездны мрачной
вихри знойные воззвал,
И себя цепями жизни
для чего-то оковал.
И среди немых раздолий,
где царил седой Хаос,
Это Я своею волей
жизнь к сознанию вознёс.
и безумно чуждый мне.
Я томился и метался
в безнадежной тишине.
Я не знал иного счастья, ―
стать недвижным, лечь в гробу.
За метанья жизни пленной
клял я злобную судьбу.
Жизнь меня дразнила тупо,
возвещая тайну зла:
Вся она, в гореньи трупа,
Мной замышлена была.
Это я из бездны мрачной
вихри знойные воззвал,
И себя цепями жизни
для чего-то оковал.
И среди немых раздолий,
где царил седой Хаос,
Это Я своею волей
жизнь к сознанию вознёс.
