Перед Иерусалимом
Уж город царственный воздвигся перед Ним.
Он шел, не преступив положенного срока;
В последний раз теперь Он шел в Иерусалим;
Он шел, да сбудется писание пророка.
Дрожали на песке отливы багреца;
Был запад обречен в торжественную ризу,
И отблеск заревой с высокого зубца
Спускался медленно по белому карнизу.
И Он опять прошел по дорогим местам,
Опять увидел стен высокие уступы,
Громады мрамора, дворцы и, здесь и там,
Детей пустыни, пальм разбросанные купы.
Опять привычный взор слепила пестрота
Семьею тесною столпившихся строений.
И горделивых стен немая высота.
Он знал, что придут дни последних запустений,
И город рушится, как пепел, как мечта.
А ночь все медлила, и тихо вечер гас,
Сгущая по стенам причудливые тени.
Он шел в Иерусалим. Он шел в последний раз,
Покорный голосу отеческих велений.
Вспомнил он, вспомнил тогда
Детства забытого лета:
Милые сердцу года,
Домик родной Назарета.
Звезды тихонько горят.
Синяя, звездная тишь…
Там убегающий ряд
Плоских, белеющих крыш.
Дети давно уже спят,
Мальчику только не спится.
Звезды ему говорят,
Что-то далекое снится.
Мать с кувшином поутру
Тихо идет от колодца.
Дети заводят игру,
Говор и смех раздается.
Плавно ступает она,
Легкою тканью одета.
В косы ее вплетена,
Яркая блещет монета.
К матери мальчик бежит,
На спину влез к ней украдкой,
Звонко смеется, шалит
Платья широкого складкой
Где он ни кинет свой взор,
Все ему ― радость, игрушки.
Звякнул отцовский топор,
Валятся легкие стружки.
Вспомнил, как в детстве сюда
Шли они на богомолье
Всею семьей: вот когда
Детям простор и раздолье.
Старый Иосиф идет,
Важно опершись на посох.
Сына Мария несет,
Солнце играет на косах.
Спят, погруженные в лень,
Возле дороги оливы.
Вьются в древесную тень
Темных дорожек извивы.
Фиг зеленеют плоды,
Скрытые лиственной гущей.
Рощи, холмы и сады ―
Радостный мир и цветущий.
Странники дальше идут
Той же дорогой привычной.
Вот ― Самария, и тут
Мерзкий народ, злоязычный.
Яркие блекнут поля,
Скрылись веселые рощи.
То ― Иудеи земля,
Все здесь ― беднее и проще.
Здесь виноградников нет,
Тянутся горы, белея.
Где ты, родной Назарет?
Где же ты, где, Галилея?
В зное небесном сгорев,
Мертвы поля Иудеи.
Ветви засохших дерев
Вьются как черные змеи.
Синие спят небеса
В дымке молочной тумана.
Блещет вдали полоса
Волн голубых Иордана.
Вот показались вдали
Башен зубчатые кольца.
В рваных одеждах, в пыли
К храму текут богомольцы.
Сколько увидишь здесь лиц,
Как любопытны картины:
Гости с сидонских границ,
С дальних концов Палестины!
Движется шумно народ,
Пестрыми толпами скучен,
В круглую арку ворот
Ослик вступает, навьючен.
Важный, богатый купец
Едет на праздник всем домом.
Встретясь, болтает отец
С плотником, старым знакомым.
С матерью входит во храм,
В сумрак священных преддверий.
Деньги звенят по столам,
Воют и мечутся звери.
С робостью мальчик вошел.
Вид алтаря ему страшен:
Бык издыхает и пол
Красною кровью окрашен.
Ноги беспомощно бьют,
В луже купаяся алой.
Голубь воркует; снуют,
Деньги считая, меняла.
Век онемели сердца.
Слово б им грозное кинуть!
«Это ль обитель отца!»
Крикнуть, столы опрокинуть!
Прошедшее сменя, грядущее встает:
Вот прокуратора огромная палата:
Одежду на себе Каиафа злобно рвет,
И подымают бич прислужники Пилата.
На место лобное Он крест свой понесет
Дорогой той, где шел теперь в Иерусалим Он:
Бессильно свалится, и крест Его возьмет
На плечи крепкие могучий телом Симон.
………………………..
Меркнут далекие гор очертания,
В город пора бы войти.
Гаснешь, темнеешь… прости
Ты, дорогая Вифания!
Ворота города уж были перед Ним,
На белом мраморе погасла позолота.
Он мерной поступью вошел в Иерусалим,
Неслышно миновав раскрытые ворота.