III
Пора, приди! Да, я готов к расплате
За черный мрак моих безумных дней.
Дай умереть в раю твоих объятий,
Дай умереть под ласкою твоей!
Дай умереть в пленительной надежде,
Что я не встречу мертвого лица…
Не правда ли, ты хороша, как прежде,
Как под лучами брачного венца?
Как в дни, когда, проехав лес волшебный,
Где стаи гномов прятались в листве,
Я пил твой взор, как пьют сосуд целебный,
У ног твоих, на влажной мураве.
Ты помнишь ли, как вечер был туманен:
Листы в росе, вдали ― вчерашний бред,
И как твой смех был сказочен и странен,
Когда сняла ты алый мой колет?
И белый призрак, вставший из-за бука,
Туманом распылившийся гигант…
О, неужели кончена разлука
И вновь с тобой твой рыцарь, твой Гульбранд?
Да, это правда, эти взоры те же,
И руки те ж, как зыбкие струи…
Такой же ты была лазурно-свежей,
Когда я пал в объятия твои.
Откинь же покрывало гробовое!
Вонзи в уста смертельный поцелуй,
Припав на грудь кудрявой головою…
Благословен коварный дядя Струй.
Так вот зачем над бездною морскою
Вчерашней ночью я подхвачен был,
И до утра мне не давал покою
И звон и шелест лебединых крыл.
Смеялась Средиземная пучина,
На дне я видел жемчуг и коралл…
Так это смерть? И ты ― моя кончина?
О, как тебя я долго, долго ждал!
Опять донесся шорох лебединый…
Поют… звенят… Готов изменник твой
Из нежных рук твоих, моя Ундина,
Упасть в подушки мертвой головой.
Июнь 1921 г.?
Пора, приди! Да, я готов к расплате
За черный мрак моих безумных дней.
Дай умереть в раю твоих объятий,
Дай умереть под ласкою твоей!
Дай умереть в пленительной надежде,
Что я не встречу мертвого лица…
Не правда ли, ты хороша, как прежде,
Как под лучами брачного венца?
Как в дни, когда, проехав лес волшебный,
Где стаи гномов прятались в листве,
Я пил твой взор, как пьют сосуд целебный,
У ног твоих, на влажной мураве.
Ты помнишь ли, как вечер был туманен:
Листы в росе, вдали ― вчерашний бред,
И как твой смех был сказочен и странен,
Когда сняла ты алый мой колет?
И белый призрак, вставший из-за бука,
Туманом распылившийся гигант…
О, неужели кончена разлука
И вновь с тобой твой рыцарь, твой Гульбранд?
Да, это правда, эти взоры те же,
И руки те ж, как зыбкие струи…
Такой же ты была лазурно-свежей,
Когда я пал в объятия твои.
Откинь же покрывало гробовое!
Вонзи в уста смертельный поцелуй,
Припав на грудь кудрявой головою…
Благословен коварный дядя Струй.
Так вот зачем над бездною морскою
Вчерашней ночью я подхвачен был,
И до утра мне не давал покою
И звон и шелест лебединых крыл.
Смеялась Средиземная пучина,
На дне я видел жемчуг и коралл…
Так это смерть? И ты ― моя кончина?
О, как тебя я долго, долго ждал!
Опять донесся шорох лебединый…
Поют… звенят… Готов изменник твой
Из нежных рук твоих, моя Ундина,
Упасть в подушки мертвой головой.
Июнь 1921 г.?
