На Крещенье выдан нам был февраль
Баснословный: ветреный, ледяной ―
И мело с утра, затмевая даль
Непроглядной сумеречной пеленой.
А встряхнуться вдруг ― да накрыть на стол!
А не сыщешь повода ― что за труд?
Нынче дворник Виктор так чисто мел,
Как уже не часто у нас метут.
Так давай не будем судить о том,
Чего сами толком не разберем,
А нальем и выпьем за этот дом
Оттого, что нам неприютно в нем.
Киркегор неправ: у него поэт
Гонит бесов силою бесовской,
И других забот у поэта нет,
Как послушно следовать за судьбой.
Да хотя расклад такой и знаком,
Но поэту стоит раскрыть окно ―
И стакана звон, и судьбы закон,
И метели мгла для него одно.
И когда, обиженный, как Иов,
Он заводит шарманку своих речей ―
Это горше меди колоколов,
Обвинительных актов погорячей.
И в метели зримо: сколь век ни лих,
Как ни тщится бесов поднять на щит ―
Вот, Господь рассеет советы их,
По земле без счета их расточит.
А кому ― ни зги в ледяной пыли,
Кому речи горькие ― чересчур…
Так давайте выпьем за соль земли,
За высоколобый ее прищур.
И стоит в ушах бесприютный шум ―
Даже в ласковом, так сказать, плену…
Я прибавлю: выпьем за женский ум,
За его открытость и глубину.
И, дневных забот обрывая нить,
Пошатнешься, двинешься, поплывешь…
А за круг друзей мы не станем пить,
Потому что круг наш и так хорош.
В сновиденье лапы раскинет ель,
Воцарится месяц над головой ―
И со скрипом – по снегу ― сквозь метель ―
Понесутся сани на волчий вой.
1981