Красный фонарь
Двадцать второго марта двадцатого века.
Улица Зодчего Росси. Воздушная кубатура двора.
Птички-типички. Песик-вопросик (правдив Пудельяни!),
задние лапки, присел, ― о оскверняет сквер!
Слева в окошках ― либидо-балеринки. (Танец туник Тициана!)
Справа в окошках ― по семь сосисок в кастрюлях, как в люстрах по семь свеч.
Небо ― как Ньютон ― своим пресловутым биномом
все вечереет. Все веществеет. «Вечность вещает» ли ― нам?
Немость не мне. Но я нем, я смотрю, окошко в окошко…
Ясен язык мой. Но он одинок. Я говорю:
В корпусе цвета желе, моему параллельном,
точно таком же мартовском, как и моем,
денно горит, нощно горит! ― в окошке
кляксой проклятья (клянусь! ) ― красный фонарь!
Кто ты, фонарь? То ли фотограф ты (фотопленку
тайную опускает в фиксаж (в фиксаж ― тело мое!)).
То ли ты резидент за занавеской
законспирированный (Циклоп-телеглаз!).
Или ты электророза ― опознавательный знак экстра-эстета?
Или сигнал: в окно не выходить, пятый этаж… («Стоп, не
оступись!»)
Кто ты ― звезда Вифлеема? нимб Нибелунга? фрукт фараона?
Лампа лучей инфракрасных? (Я не Аладдин!)
Череп мой, панцирь мой черепаший (маска мозга!),
слезы истерик (орда одиночеств), труд (онанизма аз!) ―
все профильтруете ― спрутиков спермы, коварство крови ―
фильм лимфатический! ― отдрессируете сердце в дублях души!
Львиные ливни, волчья вечеря, сомнамбулизм солнца,
денно и нощно, и было и есмь, и во веки веков, ―
знай неизвестный: не в не «бе звездой возмездья, ―
обыкновенность, окошко, ― кара твоя ― красный фонарь!