НОЧЬ 9-го ОКТЯБРЯ 1962 ГОДА
1
Приснилось мне, что я оброс грибами.
На горле, на ключицах, на лопатках,
как плоские листы болотных лилий,
на длинных черенках/ росли грибы!
Поганки, сыроежки, грузди,
но большинство поганок. / Весь живот
в поганках. / Грудь в поганках! / В пегих!
Как волосы короткой стрижки,/ часто
росли грибы. / Точно горилла шерстью,
я весь, как есть,/ топорщился грибами!
На длинных черенках грибы торчали,
как плоские листы болотных лилий,
осклизлые,/ но вместо хлорофилла
просвечивали―/ синий, красный, желтый,
зеленый―/ кровеносные сосуды.
Ого! Оригинальная грибница! ―
воскликнул я, все еще склонный к шуткам.
Я хлопнул всей ладонью по грибам.
И хлопнул я,/ и онемел от боли.
Как будто хлопнул по десятку бритв,
как будто бритвы/ врезались в ладонь!
Грибы во сне ― к болезни. / Я здоров.
Я, правда, иногда болею гриппом,
но не грибами. / «Гриб» ― такой болезни
нет ни в одной из медицинских библий.
Я хлопнул. / Удивился. / И проснулся.
Грибы! / И, окончательно проснувшись,
я снова удивился наяву.
2
Они стенографировали сны.
За стенкой ― три соседние старухи,
три орлеанских девственницы, три
экс-чемпионки по шипящим звукам,
мне в спину обращенным. / Три гвардейца
из поредевшей армии непьющих!
Они во сне ворочались, рычали,
поварчивали. / Видно, состязались
во сне/ на олимпийских играх склочниц.
Они стенографировали сны.
Что ж? / Разбудить старух? / Оформить форум
по формулированию болезни?
Уж то-то будет празднество маразма!
Я… окончаньем ногтя тронул кнопку.
Торшер шатнулся. / Лампа разразилась
стоваттным треугольным душем света!
Прохладой электрического душа!
И ― ни гриба! / Я ― чист, как гололед!
Я прыгал,/ применяя все приемы
от самбо, джиу-джитсу до цыганской,
я прыгал, применяя все приемы
борьбы с собой! / Однажды оглянулся:
у шкафа вспыхнул черный человек!
Был человек весь в черном, как чернец…
Но вырез глаз, изгиб волос/ и даже
мельчайшие морщины возле глаз ―
как у меня. / Двойник или подвох?
Но зеркало? / Нет, зеркало―/ за/ шкафом,
и я ― в трусах,/ а он ― в плаще/ и в шляпе.
― Так. / Значит, это черный человек, ―
подумал я… / ― Явился он,―/ подумал я, подумав, ―
разыгрывать классический сюжет.
― Ты кто? ― подумал я. / Молчанье. ―
Одно к другому, и одно другого
не легче. / Поначалу: сон ― грибы, ―
и явь/ дремучий мученик ― молчальник.
― Садись, ― подумал я. ―/ Садись, молчальник,
молочный брат необычайной ночи,
садись,/ ты,/ черный символ непочтенья!
Ты,/ непочатый печенег молчанья!
Молочный брат необычайной ночи,
с кем/ вздумал/ состязаться по молчанью?
Мой дед молчал. Отец молчал,/ и брат
отца. / И умирали тоже молча.
Я ― третье поколение молчащих.
Эх, ты, какой ты/ черный человек!
Чернявее меня,/ но не чернее.
Как видишь, ― я потомственный молчальник,
молчальник ― профессионал.
3
Сосуществуем мирно:/ я, будильник.
И кто главенственнее―/ я или будильник?
Будильник! / Утром он визжит:/ ― Подъем! ―
Так понимать: вставай и поднимайся!
Раз он визжит:/ ― Вставай и поднимайся, ―
я поднимаюсь и встаю,/ и снова
встаю и поднимаюсь,/ и встаю!
И поднимаюсь! / И включаюсь в дело,
как честный, добросовестный рубильник.
А вечером визжит:/ ― Пора страстей!
Пятнадцатиминутка наслаждений! ―
Так сколько/ скользких/ порций поцелуев
плебеям, нам,/ воздаст Патриций Часа?
Железный страж мой! / Мой блюститель часа!
Тиктакает и не подозревает,
что я однажды выну молоток,
и тикну так,/ чтобы разбить ― как можно! ―
костлявое стеклянное лицо!
4
Тот человек ни слова не сказал.
Ни слова не сказав,/ ни междометья,
он промолчал/ и, кажется, ушел.
И пиля пиво, черное, как небо!
И грыз я самый грозный корнеплод
двадцатого столетия―/ картошку.
Она,/ на мандариновые дольки
разрубленная,/ отдавала рыбой.
В окне/ (окно ― квадратный вход в туннель
необычайной ночи)/ возникали
брезентовые контуры людей.
Брезентовые космонавты ночи,
шли работяги―/ пьяные в дымину,
дымились, как фруктовые деревья
весной,/ а возникали,
как факелы/ из космоса ночного!
И пели так, как Пятницкого хор
поет, если замедлить ход пластинки!
5
И все же
зачем он приходил? / (А приходил
наверняка. )/ За/ чем он приходил?