ПАСТОРАЛЬ, ИЛИ ЭСТОНСКАЯ ЭЛЕГИЯ
У трав ― цветы и запах хлеба… А у врат
стоит дите, сморкаясь. Сеятель-отец
идет с похмелья сеять лук, поет. Дите
пустил струю, ― она как радуга! Стыл суп
внизу, и пах он лилией и псом. Извне
летел орлом один и лебедем второй ― комар. Телят
в овине ели мухи до кости. Но вон
бежал без девки человек, но в кепке и жабо.
За сеятелем тем бежал чулок без глаз
в одной туфле, и цокал их каблук-рондо.
И человек хватает револьвер, вот тот,
который рос, как яблоко в саду, ― курок! ―
о, честен выстрел ― падают очки,
чулок убит, каблук упал за куст. В лучах
идет к дитю тот, в кепке, он ― спасен! Дите
опять струю, как саблю, меж колен зажал. Пята
отца стальна, он бьет босой пятою в дверь, ― а что?!
Идет, выносит суп и ставит пред дитем. Дите
взял пальчик, вынул лилию и пса, потом съел суп, ― и пусть!
Он лилию оставил на вечер, на после, к чаю. Но
пес укусил, и пальчик отобрал, и тоже съел, успел
уйти, ни слова не сказал, и в ус не дул. И тут
не стал дите лечиться медициной, ― нет! ― взбешен, взбежал
на крышу дуба, там-то был паук и плел камыш,
ковер-камыш взлетел и ― улетел. Рывок! ―
ведь и отец хотел взлететь, он восклицал: «Мой сын!»
Твой сын потерян для тебя, отец. Не порть
слезу! Зачем взрастил дите? Зачем посеял лук, поя?
Ты суп сварил цветка и пса? Да, ты. Молчишь?!
Бежал без девки от чулка, в жабо? О да!
Стрелял твой верный револьвер? Стрелял. Молчишь!
Ты ― виноват. Дите сморкался в нос себе,
пускал струю, ― сия совсем невинна страсть,
возврата нет. Молчи, о сеятель, и сей теперь добро.
А ты (я о себе! ) пиши, дружок, пиши пером: «Шептал
камыш, цвел в море мак, и ворон на макушке жил,
потом полез в гнездо ― поесть яйцо дрозда.
И дрозд убил его. И сбросил в пыль (а ворон был здоров!).
Лежит теперь, раскинув руки, весь в пыли… Тяжел
у жизни нашей лет, товарищ труп!»