УХОДЯТ ЖЕНЩИНЫ
Уходят,
их губы в рогожках, в песцах, в каплях, как звук.
У холла
попытка возврата, ступеньки стучат, отключаю звонок.
Их чаши
забыты за бунт на коленях моих золотых, где гремел алкоголь.
Прощайте,
из памяти, числа, я их рифмовал, алгоритм.
У оды
на улицу, в листьях, в такси, запахнувшись там, где нагота,
уходят
на пятках из ниток, в подошвах, на ноготках.
С ушами
не стоит и нянчиться, столько волнений, ушли.
Ужасно! ―
в крестах их Варшава, и [э]С. Ленинград, и Париж, и Сибирь, и Нью-Йорк, и Йерусалим.
У сверстниц,
ушедших в петлю, в карбофос, головой о панель, ―
уж вестниц! ―
их дочери, внучки, в портфеле пенал,
из окон
влезают, карабкаясь, как скалолазы, луна и видна и медна,
их звонко —
поющие губы не будят меня.
Простишь
измен целлулоид, ― за страусовый чулок!
Престиж
мой абсурден, а ревность бредова, ― при стольких числах!
Уход
и меня недалек, вот уж шаг, и привет, черемис!
Удод
на болотах поет, и сверчок зазвенел через мост.
Я лягу,
куда не хотел, в эту сыворотку из глин,
и ложью
покроют мой торс безлюбовный ― рябин да калин!
И ложью
закопан досмертно, лишь дырка для рта,
и лошадь
издохла, и меч в чемодане, и сохнут уста.
Меж тем,
как ракета, летящий, я вспыхну в огне,
метели,
цунами, мистраль и динамоудары поют обо мне.
И женщин,
рифмованных мною, останутся на континентах гудки,
их жемчуг,
оброненный в море и рыболовецкие гамаки.
И с визгом
и жалобным воем смотрели и будут смотреть,
как свистом,
с ножами над головою встречаю я жизнь и приветствую смерть!
Двадцатый! ―
о Господи Бомже, иди к идиомам, за ним
тридцатый,
потом девяностый, как винтики, кто их ― незаменим?
Я тысячелетник
и сын Намагири с Пэн Ку, магнитная ось, где Восток,
телега,
синдром колеса, на коленях ― все те ж.
Всё то же,
и крыши Египта, и порох Китая, и Пятое Солнце, ацтек.
Весталки
и пифии тоже рожают уже из шприцов из аптек.
Но это нюансы,
как, скажем, не груши, а гири в саду,
не важно,
и, может быть, скоро, но новые юноши, я их посеял, взойдут!
Не люди,
а громкогудящие Звери в оправе из молний, ― всё, что не муляж,
луддиты,
любовники, и гладиаторы, и скоморохи, и всё, что мятеж.
Мне ближе
вот эти, чем гибель Империй и кучки культур, и т[е]. д[е].
в манеже
банкующих Номенклатур, или силос из демоса, или «идей».
Ах, нигиль,
я знаю азы, не рожденный, а вычерченный на небесах.
А книги
сожгите, как тело, как лодку, как колос, ― я их не писал.