В Киеве на горах…
Святослав смутный сон видел
в Киеве на горах.
― Всю ночь с вечера, ―
сказал он, ―
у моей серебряной кровати
стояло семь воронов,
как семь апостолов Византии ―
окаянные очи,
пернатые лица.
― Всю ночь с вечера, ―
сказал он, ―
они не сказали ни единого слова,
ни вороньего, ни человечьего.
Они подавали вино,
у них были не птичьи, а девичьи пальцы,
а на мизинцах мигали драгоценные перстни,
и нежили они меня,
а вино было цвета отруты.
А потом у них стали восточные лица,
и семь лиц улыбались
четырнадцатью восточными глазами.
Они держали в желтых руках
четырнадцать белых свечей,
но не воск замерзал на свечах,
а красные капли крови.
И еще они шили мне саван
иглами большими, как копья.
― Всю ночь с вечера шили, ―
сказал он.
И сказали бояре князю: ―
Уже, княже, горе ум полонило.
Византийских апостолов нет и в помине.
Не боимся востока. / Там бегает племя ―
маленькие люди на маленьких лошадках,
смешное племя! / Смешные сны. ―
И тогда сказал Святослав: ―
О мои сыны, Игорь и Всеволод!
В Тмуторокани/ сладкие сады,
лоснится масло на окороках,
но только/ не ко времени зудить
мечом жиреющий Тмуторокань.
Ко времени/ разладицу кончать,
совместно браться за топор и плеть.
Напорист Гза. / Несокрушим Кончак.
Нам в одиночку их не одолеть.
Ты, Игорь,/ вспыльчивая голова!
Ты, Всеволод! / Бог боя и стола!
Вы думали, что слава ― каравай,
который получают пополам?
Вы, братья, позавидовали мне, ―
я потоптал на вежах погань орд, ―
встревожились вы! / Не прошло двух дней ―
поспешно сами сорвались в поход.
Не сомневаюсь, братья, вы ― храбры,
сердца что груди/ в греческой броне,
не раз вы кувыркались под обрыв,
ломая позвоночники коней.
Но слава где же? / Помню, Ярослав
с безбожной рванью рвался на рожон,
их слава по чужим степям несла
с корявым засапожником-ножом.
А где же ваша слава? / Как назад
поворотить прославленную быль?
Князья! Вы не пособники, князья!
Вы ― оборотни киевской судьбы!
Разграблен Римов:/ рухнули вовнутрь
сооруженья рыхлых городниц.
Враги/ хоругви золотые мнут,
на алтарях/ насилуют девиц.
Великий князь Всеволод Суздальский!
Ты над своими чарками дрожишь,
а мог бы,/ бросив чарки-черепа,
разбрызгать Волгу веслами дружин
и Дон/ до дна/ ладонью/ расчерпать!
О, будь ты рядом―/ половцам-рабам
несдобровать! / Рассевшись широко,
мы б торговали/ по ногате баб,
по резани―/ плюгавых мужиков!
Галицкий Осмомысл Ярослав!
Ты сторожишь старательно страну.
Как псы ― твои дунайские суда.
Не ты/ своими стрелами согнул
границы Польши? / Не тебе султан
сулил гаремы? / Галич ― мой капкан
на Западе. / Царюешь ты, играя.
Стреляй же, господине, Кончака, ―
за землю Русскую,/ за Игоревы раны!
А ты, Роман, и ты, Мстислав!
Под шлемами латинскими/ богам
латинским/ как вам молится в Руси?
А Игорева храброго полка
уже/ не воскресить.
Ярослав и все внуки Всеславовы!
Вам на могилах собственных мечей
маячить! / Честь искать ― не отыскать!
Каких сегодня/ предали мужей?
Куда еще/ знамена опускать?
Ты, Рюрик, и ты, Давид!
Когда устал от ужаса холоп,
не ваше войско издавало рык,
воюя у холопины коров,
сдирая шкуру,/ как шматье коры,
с холопов голобрюхих?..
/ Я, седой,
всевластный, говорю, как равным равный: ―
Вступайте, братья,/ в стремень золотой
за землю Русскую,/ за Игоревы раны!