Углы, пропахшие сивухой.
Козел, заглохший у плетня,
И хрюканье розовоухой,
И сизоперых воркотня,
И «Бакалейщик Еремеев»,
И «цып-цып-цып», и «кудкудах»,
И кладбища воздушных змеев
На телеграфных проводах…
Чего еще прибавить надо? ―
Был путь провинции один:
Жить, как безропотное стадо,
Гнить, как соломенный овин,
На черных идолов креститься,
Валиться в прорубь нагишом
И новорожденных из ситца
Кормить моченым калачом…
Провинция паслась и дохла
И на гульбе сшибала лбы,
Пока не вылетели стекла
Из рам урядничьей избы.
А стекла здорово звенели
Под партизанским каблуком;
Неслись тифозные шинели
С мандатами за обшлагом,
Лампады гасли над амвоном,
И на неистовом ветру
Сигнализировали звоном
Село селу и двор двору.
Еще валяются осколки
Неубранные там и тут,
И по задворкам кривотолки
Чертополохами ползут,
Но новый быт растет, как вера, ―
Колхозным трактором в лугу,
Молочным зубом пионера
И красной розой на снегу.
«Провинция!» В латыни древней
Так назывались иногда
Порабощенные деревни,
Униженные города.
Провинция! ― на перевале
Истекших варварских веков
Тебя мы не завоевали,
А оградили от врагов.
Как две разросшихся березы,
Как два разлившихся пруда,
Переплетаются колхозы,
Перерастая в города.
Как ярки угольные дуги,
Как новы в селах огоньки!
Как хорошо, по следу вьюги,
На речке звякают коньки!
«Резвитесь, парни и дивчата», ―
Картонным горлом прохрипит
Промерзший радио-глашатай
На самой рослой из ракит.
Он, точно грач на голой ветке,
Поздравит занятых игрой
С успехом первой пятилетки
И с наступлением второй.
Так, нивы преодолевая,
Так, мир пытаясь пересечь,
Летит, как молния, кривая,
Но безошибочная речь,
И о Союзе-ясновидце
По-братски шепчут на ветру
Столица миру, мир столице,
Село селу и двор двору.
Козел, заглохший у плетня,
И хрюканье розовоухой,
И сизоперых воркотня,
И «Бакалейщик Еремеев»,
И «цып-цып-цып», и «кудкудах»,
И кладбища воздушных змеев
На телеграфных проводах…
Чего еще прибавить надо? ―
Был путь провинции один:
Жить, как безропотное стадо,
Гнить, как соломенный овин,
На черных идолов креститься,
Валиться в прорубь нагишом
И новорожденных из ситца
Кормить моченым калачом…
Провинция паслась и дохла
И на гульбе сшибала лбы,
Пока не вылетели стекла
Из рам урядничьей избы.
А стекла здорово звенели
Под партизанским каблуком;
Неслись тифозные шинели
С мандатами за обшлагом,
Лампады гасли над амвоном,
И на неистовом ветру
Сигнализировали звоном
Село селу и двор двору.
Еще валяются осколки
Неубранные там и тут,
И по задворкам кривотолки
Чертополохами ползут,
Но новый быт растет, как вера, ―
Колхозным трактором в лугу,
Молочным зубом пионера
И красной розой на снегу.
«Провинция!» В латыни древней
Так назывались иногда
Порабощенные деревни,
Униженные города.
Провинция! ― на перевале
Истекших варварских веков
Тебя мы не завоевали,
А оградили от врагов.
Как две разросшихся березы,
Как два разлившихся пруда,
Переплетаются колхозы,
Перерастая в города.
Как ярки угольные дуги,
Как новы в селах огоньки!
Как хорошо, по следу вьюги,
На речке звякают коньки!
«Резвитесь, парни и дивчата», ―
Картонным горлом прохрипит
Промерзший радио-глашатай
На самой рослой из ракит.
Он, точно грач на голой ветке,
Поздравит занятых игрой
С успехом первой пятилетки
И с наступлением второй.
Так, нивы преодолевая,
Так, мир пытаясь пересечь,
Летит, как молния, кривая,
Но безошибочная речь,
И о Союзе-ясновидце
По-братски шепчут на ветру
Столица миру, мир столице,
Село селу и двор двору.
